– Понятия не имею. С уверенностью можно сказать лишь одно: от пожара она не пострадала. На следующий день я видел ее вместе с твоей сестренкой на углу улицы. С ними все было в порядке.

– А Блисс?

– Испарился.

– У него были и другие жильцы. Я мог бы поспрашивать у них.

– Я не знаю, куда они подевались. Извини.

На бульвар Шассер я вернулся с тяжелым сердцем. Друзья только вывели меня из себя своими расспросами. Вконец измучившись, я вновь ушел и бесцельно слонялся по улице. Тысячу раз останавливался посреди дороги и хватался за голову и столько же пытался собраться, убеждая себя, что мама с сестрой в безопасности и что сейчас им лучше, чем раньше. Гадалка Батуль не ошиблась. У нее действительно были способности к ясновидению. Разве она не предсказала судьбу Хадды?.. Мой отец вскоре вернется – об этом говорили узоры на воде, и мать могла больше не терзаться сомнениями. Не успел я об этом подумать, как мне показалось, что я его увидел…

Отец!

Это был он. Я узнал бы его среди тысяч призраков, неясными очертаниями блуждающих в ночи, среди тысяч бедолаг, шагающих навстречу своей погибели… Отец! Вернулся… Он в толпе пересек площадь Виллаж-Негре, несмотря на жару, кутаясь в плотное пальто. Отец шагал, глядя перед собой, чуть подволакивая ногу. Я бросился за ним в джунгли рук и ног. Стоило мне сделать шаг вперед, как меня отшвыривали на два шага назад, но я все равно пробивался сквозь людской поток, не сводя глаз с неумолимо удалявшегося силуэта в зеленом пальто. Я не хотел терять отца из виду, боясь, что больше не смогу отыскать его следов… Когда мне удалось вырваться из объятий толпы и достичь противоположного края эспланады, отец испарился.

Я искал его в харчевнях, кафе, в турецких банях… Но все мои усилия были напрасны.

✻✻✻

Матери с сестрой я больше не встречал. Мне неведомо, что с ними случилось, живы они по сей день или же вновь возвратились в тлен, которым когда-то были. Но отца я потом еще несколько раз видел. Примерно раз в десять лет. То на ярмарке, то на стройке; он то одиноко брел по улице, то стоял на пороге заброшенного склада… Подойти к нему мне так и не удалось… Однажды я шагал за ним до тех пор, пока он не забрел в какой-то тупик. Я не сомневался, что на этот раз загнал его в угол, но каково же было мое изумление, когда у палисадника не оказалось ни единой живой души… И только по зеленому пальто, не ветшавшему от времени и не подверженному безжалостным капризам погоды, я наконец понял, что это был призрак, а не человек из плоти и крови.

Даже сегодня, на склоне лет, он мелькает передо мной вдали и, сгорбившись в извечном зеленом пальто, бредет навстречу забвению.

Море выглядело таким тихим и ровным, что по нему, казалось, можно было ходить. Волнам и в голову не приходило набегать на песок, поверхность воды не тревожила даже мельчайшая рябь. В тот будний день пляж безраздельно принадлежал нашей компании. Рядом со мной, развалившись на спине и прикрыв лицо раскрытой книгой, дремал Фабрис. В сотне метров от нас Андре со своим кузеном Хосе разбили палатку, поставили мангал и теперь благочестиво дожидались подружек из Лурмеля. Вдоль всего залива, на приличном расстоянии друг от друга, расположились несколько семей, решивших позагорать на солнышке. Если бы не паясничанье Симона, могло бы показаться, что мы оказались на необитаемом острове.

Дневное светило изливало на нас свои лучи, будто поток раскаленного свинца. Небо обещало искупление, в нем носились чайки, опьяненные ощущением пространства и свободы. Время от времени они пикировали вниз, гонялись друг за дружкой на бреющем полете, затем вновь стрелой взмывали ввысь и терялись на фоне лазурного небосвода. Далеко-далеко в порт заходил траулер, таща за собой в кильватере огромную тучу птиц: рыбалка была удачной.

Погода стояла великолепная.

Устремив взор на горизонт, под зонтом одиноко сидела дама. На ней были солнечные очки и широкополая шляпа с красными лентами. Белая майка облегала загорелое тело, будто вторая кожа…

Если бы не тот порыв ветра, ничего бы не было.

Скажи мне тогда кто-нибудь, что обыкновенный порыв ветра может бесповоротно изменить всю жизнь, я бы, пожалуй, опередил события. Но в семнадцать лет человек считает, что может выйти победителем из любого, даже самого трудного, испытания…

Подул полуденный бриз, и притаившийся за ним порыв ветра обрушился на пляж. Взметнув по дороге несколько столбиков пыли, он вырвал зонтик из рук дамы, которая только и успела, что схватиться за шляпу, чтобы та тоже не улетела. Зонтик перевернулся в воздухе и покатился по песку, совершая бессчетные кульбиты. Жан-Кристоф попытался его поймать, но безуспешно. Если бы у него получилось, в моей жизни и дальше все шло бы своим чередом. Но судьба распорядилась иначе: зонтик приземлился у моих ног, я нагнулся и поднял его.

Этот жест дама оценила. Увидев, что я иду с ее аксессуаром под мышкой, она встала, чтобы меня поприветствовать:

– Благодарю вас.

– Не за что.

Я опустился у ее ног на колени, расширил ямку, в которой зонт стоял до того, как улететь, углубил ее своими сильными руками, воткнул зонт и утрамбовал песок, чтобы следующий порыв ветра он выдержал наверняка.

– Вы очень добры, месье Жонас… – сказала она. – Прошу прощения, но я слышала, что вас так зовут друзья.

Она сняла очки; ее глаза были само великолепие.

– Вы живете в Тургот-Виллаж?

– Нет, мадам, в Рио-Саладо.

Ее необыкновенные глаза внушали мне тревогу. Я видел, что друзья, глядя на меня, тихонько посмеивались. Моя физиономия, должно быть, их здорово веселила. Я поспешил распрощаться с дамой и вернулся к ним.

– Ты красный, как пион, – привязался ко мне Жан-Кристоф.

– Отстань, – огрызнулся я в ответ.

Симон, только что вышедший из воды, энергично растирался полотенцем. На губах его блуждала лукавая усмешка. Когда я сел, он спросил меня:

– И что от тебя хотела мадам Казнав?

– Ты ее знаешь?

– Еще бы! Ее муж служил начальником каторжной тюрьмы в Гвиане. Говорят, сгинул в лесу, преследуя бежавших заключенных. И поскольку он больше не подавал признаков жизни, она решила вернуться к родным пенатам. Она дружит с моей тетушкой, которая думает, что месье начальник тюрьмы скорее уступил чарам какой-нибудь прекрасной амазонки с упругими ягодицами и укатил с ней, даже не попрощавшись.

– Не хотелось бы мне иметь такую подругу, как твоя тетушка.

Симон захохотал, бросил мне в лицо полотенце, заколотил себя кулаками в грудь, как горилла, издал боевой клич и опять бросился в море.

– Совсем спятил, – вздохнул Фабрис, приподнимаясь на локтях, чтобы поглазеть на его шутовские прыжки.

Подружки Андре явились часа через два. Младшей из них было лет на пять больше, чем старшему кузену. Чмокнув братьев Соса в щечки, они расположились в дожидавшихся их шезлонгах. Прислужка Желлул засуетился вокруг мангала. Он разжег дрова, а когда они превратились в угольки, стал размахивать импровизированным опахалом. Над окрестными дюнами поплыли облачка белого дыма. Из кучи вещей, наваленной у подножия большого шеста, на котором держалась палатка, он извлек на свет божий ящик, вытащил из него несколько сосисок и положил на жаровню. По пляжу тут же поплыл аромат раскаленного жира.