На обычно пустынном кладбище крутились какие-то люди в спецовках – мрачно созерцая разрушенные могилы, они прикидывали предстоящий объем работы. Тут же суетилось и несколько знакомых Варе старух-сплетниц, единственным развлечением которых уже долгие годы были прогулки по району, сбор разномастных новостей и дальнейшая их передача в собственной интерпретации.

Немного помявшись у ворот, девушка все же решила не отступать – прошла по знакомой тропинке к знакомой ржавой ограде. Могила, на которой еще пару ночей назад цвела прекрасная лилия, сейчас выглядела так, словно в нее попал снаряд во время бомбежки, – ограда придавлена, деревянный крест вырван с корнем и валяется чуть поодаль, вся земля перерыта.

Варя с удивлением заметила, что эта могила пострадала больше других, – как будто сердце напугавшего город урагана находилось именно здесь, – хотя, разумеется, быть этого не могло. Погруженная в медленные мрачные мысли, девушка и не заметила, как кто-то тихо подошел сзади, и только когда чужая ладонь, сухая и горячая, опустилась на ее плечо, резко повернулась на каблуках. Вторжение было почти таким же страшным, как повторяющийся сон, в котором ее преследовала незнакомка с фиолетовой полосой на шее.

Но это была всего лишь одна из старух, обесцвеченные временем глаза которой смотрели на девушку с любопытством и надеждой на интересную сплетню.

– Дочка, а ты-то что тут? Ваши все сегодня хоронят Петренко.

– Да, я тоже была на похоронах, – нехотя заметила Варя. – На обратном пути решила сюда вот заглянуть. Мама говорила, тут разрушено все.

– А я и не знала, что у вас тут родственники лежат, – прищурилась старушка. – Я же почти всех местных знаю. Вон там, под березой, парень лежит, когда-то бегал за мной. Но выпить любил, это его и сгубило. И муж мой здесь покоится. Первый. Второй – хрен его знает, где. Может, и не откинулся еще, сатана его забери.

– Мы просто гулять здесь всегда любили, – пришлось признаться Варе. – Тишина, покой.

– А что же ты тогда к Лидкиной могиле так целенаправленно пришла? Я тебя сразу заметила, удивилась еще.

– К чьей могиле? – нахмурилась Варя.

– К Лидкиной. Афанасьевых племянница. Уж столько лет, как она… того. А я ее помню. Красивая девочка была.

– С черными волосами и длиной косой? – Варе вдруг показалось, что это все тоже сон, и она незаметно ущипнула себя за кожу на предплечье и вздрогнула от боли – теперь наверняка останется синяк.

– Да, – удивилась старушка. – А ты откуда знаешь? Афанасьевы сразу после того случая уехали отсюда. Из наших только я да Клавдия Александровна из семьдесят второй квартиры их помним.

– А что с ней случилось? Почему она умерла, молодая такая?

– Молодая, – со вздохом подтвердила старуха, – семнадцати не было. Они сами ленинградские были. Ее на лето сюда отправили, к тетке. Она и влюбилась. Веселая девка, себе на уме. За ней тут все увивались – выбирай любого. Но ей женатый понравился. И было у них что-то или не было – теперь одному Богу известно… Но крыша у девки поехала. Повесилась она.

Варе стало душно, она машинально провела по шее, живо вспомнив темно-фиолетовую борозду. Значит, уродливую отметину оставила веревка.

– Потом разное говорили. Мужик отрицал все, конечно. Но у нас люди какие – всем интересно же. Кто-то говорил, она ему письмо написала, а тот на смех поднял. Лидка смирить гордыню не могла, ей лучше смерть, чем опозориться. А были и такие, кто пел, якобы все у них состоялось, что понесла она, а тот аборт сделать заставил. Надавил как-то. Дело нехитрое, молодая влюбленная девочка… Она однажды утром пошла гулять и пропала. Уже начало осени было, через несколько дней она должна была в Ленинград свой вернуться. Такой же день, как сейчас. А потом ее в сторожке нашей нашли.

– В сторожке? – ахнула Варя. – Той, что во дворе у нас?

– Ну да. И что ее туда понесло – непонятно. Сутки провисела, пока не обнаружили. Ее в шарфике хоронили. Я помню. День был вот как сейчас, ветреный. Сначала просто в платье обрядили – тетка ее нашла какое-то. У нее все было такое легкомысленное, в цветочек да в полосочку. Как-то неудобно хоронить в таком. Афанасьева и обрядила ее в рубаху свою. А уже когда прощаться пришли, обратили внимание, что синяк уж больно уродливый на шее у девчонки. Она в гробу как живая лежала, но этот синяк… Ну и Афанасьев по-быстрому накрутил ей шарф свой. Так и закопали.

– А мужчина? – прошептала Варя. – Из-за которого все случилось?

– Мужчина! – презрительно фыркнула старуха. – А что им, мужчинам, сделается? Жил себе и жил. Первое время переживал, вроде. Даже на могилу Лидкину таскался, с цветами.

– Белыми лилиями, – отозвалась Варя.

– Да, – удивленно подтвердила старуха. – Ты-то откуда все знаешь? Али Клавдия Александровна уже лапши навешала? Ты ее не слушай, она всегда любила приврать. С лилиями и ходил. А потом перестал, да и ребеночек у них с женой родился. А куда они сгинули потом, уже и не вспомнить… А почему ты так этой Лидкой все-таки интересуешься?

– Да просто история интересная, заслушалась. – Варя заставила себя улыбнуться. – Ладно, пойду я. Мои, наверное, волнуются.

Уходя с кладбища, она спиной чувствовала подозрительный старухин взгляд.

По дороге домой Варя пыталась переварить все то, что узнала, но мысли путались, не удавалось прочно уцепиться за любую из них. Будто пьяная она была. «Надо было пойти к Нинке, пока она звала, и съесть чертов суп», – с тоской подумала девушка.

Приплетясь в свой двор, она вдруг вспомнила о сторожке. И о том, что брюнетка из сна, представившаяся именно Лидией, сказала, что именно туда она и спешит.

Каждый год сторожку ту собирались наконец снести, но до нее всегда не доходили руки. Проку от этого ветхого строения не было никакого – уже почти полвека оно бесцельно стояло во дворе. Когда-то дверь была заперта на тяжелый подвесной замок, потом его, конечно, сорвали хулиганы.

Потянув на себя дверь, которая поддалась с трудом и как-то по-старчески скрипя, Варя вошла внутрь. Под подошвами хрустело битое стекло.

Сторожка делилась на две крошечные комнатушки, и удивительным было то, что в дальней горел свет – тусклый, неявный, подрагивающий, вроде как свечной. Варя чувствовала себя куклой – марионеткой, которой кто-то управляет. И ощущения были тоже кукольными – ни страха, ни любопытства. Она просто делала то, что должна, – будто ее запрограммировали.

Осторожно пробравшись между обломками мебели, девушка вошла в дальнюю комнату. Здесь действительно горела свеча – единственная, почти полностью оплывшая. Она была воткнута прямо в земляной пол сторожки, рядом – чья-то фотография, крошечная хрустальная стопка, наполненная, видимо, водкой, и несколько разноцветных пасхальных яичек. Такие композиции обычно оставляют на могилах – бездумная дань языческому кормлению духов.

Наклонившись к фотографии, Варя увидела на ней собственное лицо, но почему-то даже это ее не удивило. Снимок был сделан в начале лета, она с некоторым вызовом смотрела в камеру и улыбалась так, как улыбаются победители. У Вари вдруг зачесалась шея – казалось, сотни крошечных невидимых жучков начали щекотать ее микроскопическими лапками.