— Хлебные палочки, — сказал он. — Соленое печенье…

— А яичницу можете поджарить?

— У меня яиц нет, — сказал тот, и четверо сидящих, очевидно, постоянных гостей, разразились смехом, повторяя его слова.

— Послушайте, — сказал Боян, — нам нужен кто-то, кто знает этот край.

— Мы все местные, — сказал старик в кожаной кепке. — А чего надо?

— Где Карваница? — спросил, насколько мог равнодушно, Боян.

— Гарваница, — в один голос поправили его все четверо. — Гарваница. Вы туда едете?

— Где это?

— А что вам там надо? — спросил человек в тренировочных штанах, встал и перешел за стол, где сидели Боян, Майя и Димче.

Остальные как будто только этого и ждали, взяли свои стулья и сели вокруг. Кожаная кепка вернулся за бутылкой, поставил ее перед собой, сел напротив Бояна и, открыв рот, с любопытством уставился на незнакомцев.

— Туристы, — сказал человек в тренировочных, сунул руку под рубаху и стал чесать себе живот, — я же говорил!

— Хотим посмотреть, — осторожно сказал Боян.

— Вы, случаем, не за золотом? — спросил тот, в кепке.

— Нет, нет, — чуть быстрее, чем надо, ответил Димче. — Какое там еще золото, откуда и на что нам золото…

— Или вам руда нужна? — спросил человек в тренировочных штанах. — Там, по дороге в Гарваницу, раньше был рудник.

Боян кивнул, пытаясь показать незаинтересованность.

— Там, — важно сказал старший из собеседников, — во время оккупации что-то искали, полевой шпат и что еще?

— Фельдшпат, — добавил человек в кожаной кепке. — Шпат. Он нужен в военной промышленности.

— Ну, искали, искали, однако что-то у них не заладилось, они не стали дальше копать. И ушли. Но где-то весной тысяча девятьсот сорок четвертого года мы все, молодежь, уже включились в борьбу, связь держали через Комитет, писали лозунги, носили хлеб и творог для партизан, помогали, как говорится, и вот однажды утром — я пас коз на Крива-Бука — это вон тот холм над домами, где кермес растет наверху, и гляжу — пара грузовиков, немецких, и еще несколько машин, как джипы…

— У немцев не было джипов, — вмешался знаток в кожаной кепке. — Какие еще джипы!

— Ладно, такие — не грузовики, а другие, с пулеметом сверху. И поворачивают налево, в сторону Гарваницы. Я бросил коз, не до коз тут, для нас всех главной была борьба, мы помогали, я оставил коз и побежал наверх, на самый гребень, на перевал — там был пост, партизаны стояли на посту. Я говорю им, так, мол, и так, вот такие дела, немцы пришли, солдаты, техника, все рассказал партизанам.

— Разве не Иван побежал сообщить партизанам? — вмешался тот, в кожаной кепке.

Остальные захохотали, хлопая ладонями по коленям. Боян понял, что эту историю старика все слышали много раз и точно так же много раз задавали этот вопрос.

— Ты что, какой еще Иван! Он за овином спрятался и дрожал от страха, толку от него не было никакого. Так он и пошел, и сообщил! — бушевал старик.

— Так почему же он потом завскладом стал? — не сдавались другие.

— Потому что стукач, вот почему, — шепелявил старик. — Сто раз уже вам говорил. Но дайте мне досказать людям, что случилось. Эти, немцы, пошли не к ямам, где руду копали, а прямо вверх по склону, через холмы. Но наши устроили засаду, стреляли из пулеметов, из автоматов, задали им жару. Те, кто остался внизу в грузовиках, в джипах, или как их там, тут же завели моторы и всё, только их и видели. Из тех, кто пошел в горы, наши убили пятерых или шестерых, других поймали, привезли сюда — где Дом культуры, но тогда Дома не было — был просто выгон. Наши стали их допрашивать, зачем они пришли. Был немецкий офицер, у него была карта, план какой-то, его спрашивают, зачем они приехали, какого черта им тут надо, но офицер попался такой гордый, очень о себе понимающий, весь в орденах, настоящий немец. Все «никс», да «никс» — и больше ничего им не говорит. А один, самый из них пожилой, в штатском, кричал что-то вроде «Франс, Франс!», только какой тут «Франс», когда ты с немцами! Его тоже расстреляли — всех потом бросили в одной лощинке, но сначала сняли с них ботинки, хорошие были ботинки, крепкие, прочные, сидели как влитые.

— А карта? Скажи, скажи, что случилось с картой, — посмеиваясь, требовали приятели рассказчика.

— А что — карта? Ее взял один из наших, из партизан, офицер, весь в желтых ремнях, у него была полевая сумка — не знаю, как точно называется, штабная, немецкая, образованный человек, сразу видно, в очках. Он взял карту, сказал — нам пригодится, и прибрал ее. А мне достались башмаки того немецкого офицера, потому что я заметил немцев, побежал к партизанам и сообщил им. Что сказать, оно того стоило. Мне были в самую тютельку, я их носил — э-эх, года четыре, а то и пять. Потом говорили, что немцы искали золото, но люди вечно чего-нибудь выдумывают — делать им нечего. А может, и вправду золото искали, кто их знает.

— Есть золото в земле нашей македонской, сколько хочешь, — вмешался в разговор человек в тренировочных штанах. — Только никто не знает где. Вот когда югославская армия уходила, несколько грузовиков с солдатами приехали на закрытый рудник, где когда-то добывали сурьму и возили эту сурьму даже в Салоники на лошадях, на мулах, грузили руду в мешки…

— Так что, солдаты возили сурьму? — недовольно прервал его старик в кожаной кепке.

— Да нет, турки, греки, кто их знает, «Алатини» называлась компания, которая ее добывала, фирма была из Салоник, но кто там ее держал, итальянцы или французы, я не знаю… Какие-то иностранцы. А эти, солдаты, приехали однажды вечером на грузовиках, крытых грузовиках, с брезентом. Поехали к ямам, оторвали доски, бросили что-то внутрь и ушли. Одни говорят — взрывчатку, другие — оружие. Может, документы какие, кто знает, свидетелей не было. А может быть, золото, хотя кто будет бросать золото, дураков нет золото бросать. Главное — никто не знает, что там. И внутрь никак не залезешь, машины, которые клеть поднимали, сломаны, кабели срезаны, электричества нет, темно. Если кто туда упадет, никто его не отыщет. В прошлом или позапрошлом году корова заблудилась, упала да и сгинула без следа, как и не было.

— А офицер? — снова начал спрашивать тот, что в кепке, но в этот момент дверь открылась, и внутрь, щурясь от перемены света, вошел босоногий мальчик и обратился к Бояну.

— Там ваша машина?

— Наша, — сказал Боян, вставая.

— Вам все