«На галошах и портянках не следует иметь своих истинных инициалов. Это часто даёт предателям нить для разыскания лиц, фамилии которых им известны…»

Казалось бы, мы с тех пор должны были вырасти, поумнеть… Ан нет, продолжаем маршировать во вчерашнем дне! Своими же шаблонными подходами и даём ту самую «нить», чтобы нас могли разыскать… Короче! Мы с тобой должны придумать нечто из ряда вон выходящее, ибо все эти проникновения в жилище под видом газовиков, сантехников, под предлогом проверки электроплиты — анахронизм. Всё это от скудости воображения. Как-то уж слишком «по-нищенски»… Но главное другое — самообманом мы занимаемся! Народ-то просвещенный пошел, а мы всё по-старинке работаем… Не объектам — сами себе голову морочим, а потом недоумеваем, отчего проколов так много! Полагаю, что тёте Клаве надо такой спектакль организовать, так искусно его разыграть, чтоб она только и жила происходящим на сцене действом, а о буфете в фойе и не вспоминала… Она же сама — актриса по жизни… Ну, Пал Палыч, ты у нас, что называется, свежая кровь, есть какие-нибудь оригинальные мысли?

— Я могу предложить только вызов в УВИР… Ну, скажем, по вопросу о продлении загранпаспорта…

— Не годится! Эту бабулю, стреляную ворону, на мякине не провести. Кроме того, сколько времени ей в УВИРе голову морочить будут? Час? Полтора? Всё не то, что надо!

Казаченко, взглянув на часы, укоризненно покачал головой.

— Короче, я вот зачем тебя позвал… Ты у нас, помнится, в уголовном розыске работал… Есть тут у меня одна задумка. Реализовав её, мы и бабулю на всё время обыска нейтрализуем, и не допустим, чтобы у неё и «ЛЕСБИЯНЫЧА» закрались подозрения, что кто-то манипулировал с дверным замком в их отсутствие…

Не уверен, знаком ли ты с таким физическим законом, даже не законом, — с явлением, что сразу после применения самой совершенной отмычки, замок начинает барахлить, а родной ключ то заедает, то проделывает холостые обороты. Потом всё нормализуется, но в первый раз — будет именно так, как я тебе нарисовал… Внимательный хозяин обратит внимание, что замок работает не так, как раньше. А профессионал поймёт, что в замке ковырялись отмычкой или дубликатом… Как это и случилось в своё время при обыске в рабочем столе Пеньковского, и он на допросах сам об этом заявил… Нет-нет, пойми меня правильно, нашим профессионалам ещё до обыска у Пеньковского было известно, как капризно реагируют замки на «совокупления» с отмычкой, но иного выхода тогда не было. Сейчас ситуация другая, вернее, будет другая, если мы сможем отобрать ключи у домработницы на несколько часов. Нужен человек. Карманник высочайшей квалификации…

— Олег Юрьевич, «щипач» будет! Есть на примете один…

— Несколько лет назад, — начал свой рассказ Аношин, — когда я работал в уголовном розыске, Господин Случай свел меня с человеком неординарной судьбы. Карманником экстра класса… «Щипачи» на Руси всегда считались высшей кастой, аристократией преступного мира. Артисты, виртуозы. Меня, Олег Юрьевич, поразила их железная самодисциплина. Спиртным не злоупотребляют. Режим блюдут. А это — ох, как непросто при жизни воровской. За два часа до выхода «на работу» ничего не едят и не пьют, даже чая, как пограничники перед заступлением в наряд по охране госграницы…

— Ну, уж… не смешивай пряники с портянками!

— Да-да, это насилие над собой заставляет с полной отдачей работать все «бортовые системы» человеческого организма: обостряется зрение, слух, обоняние. Реакция становится молниеносной. Знаете, Олег Юрьевич, карманников, по-моему, можно сравнить не только с заступающими в наряд пограничниками…

— Пал Палыч, давай ближе к телу… тети Клавы! — Казаченко посмотрел на часы. — Время дорого!

— Ну, в общем, так, Олег Юрьевич. В конце семидесятых во дворах около Тишинского рынка можно было встретить отдыхающего после очередной отсидки знаменитого карманника Витю Малину… Ну, ученика легендарного Васьки Бриллианта…

— Не имел чести быть представленным… — буркнул Казаченко.

Вошедший в раж Пал Палыч иронии не заметил.

— Так вот, собирал Витя вокруг себя окрестную ребятню и бесплатно показывал и объяснял разные фокусы. Ловкость рук — никакого мошенничества. Очаровав пацанов, Витя предлагал им повторить кое-что из своих фокусов. И внимательно следил, как и что делают мальчишки. Был в ватаге той — Александр Поречный, по прозвищу Алик Непорочный — маленький, конопатый, азартный, рожденный неизвестным отцом. Отсюда и прозвище: малый, мол, появился от непорочного зачатия…

Вот у Алика и карты появлялись нужные, пятак исчезал на глазах у изумленной публики. Витя Малина похвалил Непорочного и увел с собой. Так Александр Поречный стал карманником. И уже через полгода работал по первому разряду. Его настоящего имени и фамилии уже никто не вспоминал — для всех он был только Алик Непорочный.

Апофеозом жизни Непорочного стало лето 1980‑го. Все подозрительные личности в преддверии московской Олимпиады подлежали выдворению за 101 километр. Алик остался один. Вот тогда-то его талант и засверкал бриллиантовыми гранями.

По Москве ходили толпы «бесхозных» иностранцев. Каждый вечер Алик приволакивал домой швейцарские часы, фотоаппараты, брелоки, сигареты. Что-то раздаривал, что-то продавал по дешевке дворовым корешам. Бумажники с разноцветными банкнотами придерживал до возвращения из ссылки фарцовщиков…

Сразу после своего совершеннолетия Непорочный сгинул: муровцы давно подбирались к нему. Появился он вновь в середине восьмидесятых — с лицом черным и высохшим. Правая рука у него плохо гнулась: специально отбили в милиции.

Переквалифицировался Алик в инструкторы — открыл курсы «молодых бойцов карманного фронта». В числе своих учеников заприметил одну красавицу дивчину, по имени Дарья, глаз с нее не спускал. Чтоб пыль ей жизни уркаганской в глаза пустить, снова пошел на дело — деньги нужны были позарез. Не знал, что после первой «ходки» у оперов под «колпаком» находится. На кармане взяли с поличным.

Слава о похождениях Алика впереди него бежала — не успел ещё в Бутырке оказаться, а ему уже там почетный прием блатные организовали. Ковровых дорожек и пионеров с барабанами только не было при встрече.

Через некоторое время «короновали» Алика, стал он вором в законе по кличке «Злотник». Всего-то два дня и носил корону. «Малява» — известие — пришла с воли: ссучился Непорочный, продался ментам, воровской орден променял на возможность выйти быстрее на волю к Дарье. Вслед за обрядом посвящения в высшее преступное сословие последовал обратный ход. «Опустили», то есть принародно «раскороновали» его урки там же, в Бутырке. Отторгли, значит, за измену.

Оказался он вскоре на воле. Некоторое время о нем ничего не было известно — на карантин сел. Сейчас верховодит на «курсах молодых бойцов». Те же, кто знал о том, что он завербован МУРом и изгнан с позором из воровского сообщества, уже или в мире ином, или безвылазно на зонах да по тюрьмам. Так что, молодая блатная поросль, которую он с успехом натаскивает, не ведает, что находится под муровской опекой…