— Если не эволюционируешь — умрешь, — сказала Трейси.

Эми в детстве не крестили.

— Да мы не особо верующие, — сказал Барри.

Но крестили ее после катастрофы, когда она лежала на искусственном жизнеобеспечении. «На всякий случай», — сказал Барри. Цеплялись за соломинки. Эми выкарабкалась, а Сэм нет. Иван валялся в другой палате, мухой в паутине висел на растяжках. Барри и Барбара навестили его лишь однажды — поговорить о том, чтоб отключить красивые блестящие железки и предать Сэма вечности.

— Ты не понимаешь, — сказала Барбара Крофорд в крематории, когда Трейси подошла с соболезнованиями. — У тебя нет детей, нет внуков. Лучше бы на их месте была я.

А родители Трейси — они бы пожертвовали собой ради ее спасения? Большой вопрос. После смерти отца мать подзадержалась, и на излете создавалось впечатление, что без Трейси она не уйдет. У матери ДНК скорпиона, способна ядерную зиму пережить. Но рак в конце концов ее доконал. Никто не вечен, даже Дороти Уотерхаус. Она умерла, пускай бриллианты и тараканы наследуют землю себе на здоровье.

Конечно, Барбара Крофорд права. С Трейси ничего подобного не случалось. Никакой всепоглощающей, нутряной любви, за которую жизнь готова отдать. Может, один раз, с ребенком Кэрол Брейтуэйт в адской квартире в Лавелл-парке. И вот теперь, с этим осколочком человека, что сидит в тележке. Неясно, можно ли назвать это любовью, но, так или иначе, хочется рыдать, и не важно, живы твои дети или умерли.

Эми, дочь Барбары и Барри, не жива и не мертва, зависла посередке. В «учреждении». Часто Барбара к ней ездит? Каждый день? Раз в неделю? Со временем все реже?

Трейси однажды заезжала. В голове сплошной Дисней — Белоснежка, Спящая красавица. Идиотизм, а не система образов. Хотелось это все прекратить, сделать Барри с Барбарой подарок, какого они сами не могли себе позволить. Больше Трейси не ездила. До сих пор перед глазами Эми на свадьбе — танцует с отцом, гигантская юбка подвенечного платья плющится об его черные брюки, у него в петлице комический цветок. Эми замерла навсегда — спящей сказочной принцессой, и у сказки не будет конца, счастливого или же иного. Что там Барри говорил? Потом умираешь, а потом ничего. Хотя, конечно, для этого и умирать не обязательно.

А вот Сэм умер. Разодран на куски в автокатастрофе, за рулем был его отец Иван. Почти втрое превысил ограничение скорости, «гнал, как маньяк», по словам свидетеля. Оказался-таки Иваном Грозным. Зачем Эми с ним поехала, да еще с ребенком? Теперь и не узнаешь, слишком поздно. Ивана посадили ненадолго — судья учел тот факт, что Иван «уже заплатил слишком высокую цену за день, о котором будет жалеть до конца жизни».

— Херня, — высказался Барри.

Невыносимо было смотреть на Барри Крофорда, когда он шел по проходу в церкви, спотыкаясь под весом белого гробика.

— Тяжелый, — сказал он потом Трейси, — а внутри ведь такой малыш.

Глаза красные, омыты виски. Бедный ты ублюдок. Годом раньше по тому же проходу он вел дочь к жениху. Ивана скоро выпустят. Может, Барри его убьет, едва тот ступит в мир свободных людей. Порой Трейси подумывала убить Ивана самой, ради Барри. Секретная операция. Почти не сомневалась, что провернет идеальное убийство, если подопрет. У всех внутри убийца, ждет, когда выпустят на волю, просто одни терпеливее других.

— Как дела? — переспросила Барбара, словно вопрос требовал серьезных размышлений, а не вежливого ответного приветствия. — Ой, ну так, — неопределенно ответила она, взяла банку горошка и уставилась на нее, будто инопланетянин только что вручил ей сей предмет со словами: «Вот чем мы питаемся на нашей планете».

Накачана транквилизаторами под завязку, ну еще бы. А куда деваться? По поводу Кортни в тележке ни слова не сказала — кажется, и не заметила. Трейси уже приготовила тарахтелку — Опека, работа теперь полегче, решила принести пользу, — но тарахтелка не пригодилась.

Барбара поставила банку на полку и взмахнула рукой, точно хотела что-то сказать, но слова бежали.

Пора сматываться.

— Ну, — сказала Трейси, — приятно было повидаться. Передай привет Барри.

Не сказала: «Вчера вечером я звонила Барри. Он был с мертвой женщиной». Барри как-то сообщил Трейси, что предпочитает мертвых, — они не огрызаются. «Шучу, шучу, — прибавил он. — Господи, женщины, что с вами такое? Чувство юмора не отрастили?» — «Очевидно, нет», — ответила Трейси.

— Ну — сказала она Барбаре, — мне пора.

— Да, — пробормотала та.

Глаза ее запнулись о Кортни — Барбара слегка попятилась.

— Нянчу вот, — пояснила Трейси, развернула тележку в три приема и помчалась по молочному отделу, заполошно хватая пакеты молока и йогурты, будто коровы вот-вот выйдут из моды.

Девочка между тем где-то стянула пачку печенья «Джаффа» и теперь тихонько его уничтожала.

— Магазинная кража — это преступление, — сообщила Трейси.

Кортни протянула ей пачку.

Трейси взяла два печенья и запихала в рот:

— Спасибо.

— Пожалуйста, — ответила Кортни.

У Трейси оборвалось сердце. У кого ребенок учился манерам? Вряд ли у Келли Кросс.

— А теперь чем хочешь заняться? — спросила Трейси.

У Кортни такое лицо, словно ей никогда не приходилось выбирать, — Трейси поступит иначе. Даст ребенку выбор. Даст ребенку шанс. Даст шанс им всем.

21 марта 1975 года

Восемь вечера. Китти замерзла и пошла наверх за кардиганом. Сквозняк, ветер ищет любую щель, хочет в дом. Ветер так дождливо стонет / Город в этом стоне тонет. Кто написал?[109]Литература Китти всегда была чужда. Некогда была «музой» одного писателя. Сейчас никто, пожалуй, и не вспомнит имя. В свое время был знаменит, хотя скорее стилем жизни, чем творчеством. Изменял направо и налево и пил с завтрака до отбоя. Пьянство и блядство, говорил, Права Мужчины. Она была его очередным трофеем, «муза» — изящное словцо, обозначающее любовницу. Жил в Челси, а жену и троих маленьких детей упрятал в какую-то глухомань.

Она была очень молода, в самом начале своей карьеры, а он порой хотел от нее такого, что у нее глаза на лоб лезли. Иэну никогда об этом не рассказывала. Китти содрогнулась. В спальнях холоднее всего. Батареи наверху отключены, Иэн считает, спать в теплой комнате вредно для здоровья. Вечно распахивает окна, Китти вечно затворяет. Не спор — просто у них разные мнения. Компромисса тут не добиться, правильно? Окно либо открыто, либо нет.

Она вынула из комода кашемировый кардиган верблюжьего цвета, грациозно в него завернулась. Это и звучит у нее в голове: Китти Уинфилд грациозно завернулась в кашемир. И так с самого детства. Комментирует. Делает шаг наружу, наблюдает за собой, еще чуть-чуть — и выход души из тела. То балет, то чечетка, то риторика, то этикет; мама говорила, Китти предуготовлена особая судьба. Каждое Рождество — роль в городской пантомиме, обещание в воздухе. Выросла в Солихалле, годами избавлялась от акцента. В семнадцать лет решила, что пора поискать счастья в Лондоне. Какая «многообещающая» девочка захочет остаться в западных Центральных графствах в 1962 году? Дебютантке Кэтрин Гиллеспи предуготовлено великое будущее.