сегодня, которым, увы, не могут похвастать отечественные эксперты, стал случай с шестилетним мальчиком, погибшим под колесами автомашины. По результатам работы российского эксперта ребенок был заподозрен в употреблении перед смертью большого количества алкоголя.[238] И только независимаяэкспертиза волос погибшего мальчика, проведенная в Германии по инициативе отца ребенка, подтвердила полное отсутствие в его организме, каких бы то ни было признаков приема спиртосодержащих напитков.[239]

Немалые возможности для криминалистической науки открылись и с обнаружением новых форм отображения свойств и признаков человека, в частности, отображения индивидуализирующих его генетических характеристик в биологических следах. Интересные перспективы для развития криминалистики могут иметь и сравнительно недавно обнаруженные учеными США свойства амакриновых клеток сетчатки глаза, отображающих картину увиденного человеком в последние минуты своей жизни.[240]

Усилиями многих поколений юристов еще один принцип, помимо принципа «отражения», превратился в «ленинский»[241], вероятно, также из-за незнания истории вопроса. Это принцип неотвратимости наказания, сформулированный В. И.Лениным в 1901 году в статье «Бей, но не до смерти», где он писал: «Предупредительное значение наказания обусловливается вовсе не его жестокостью, а его неотвратимостью. Важно не то, чтобы за преступление было назначено тяжкое наказание, а то, чтобы ни один случай преступления не проходил нераскрытым».[242]

Мысль, вне всякого сомнения, плодотворная, особенно для юриспруденции. В советской, прежде всего общественной, науке редкая диссертация, монография, научная статья, посвященные проблемам борьбы с преступностью, обходились без цитирования «ленинского» принципа неотвратимости наказания. Однако, если знать историю, то трудно избавиться от ощущения, что В. И.Ленин, формулируя данный принцип, мало что добавил к сказанному за 40 лет до него профессором В. Д.Спасовичем (1861 г.): «Ничто так не способствует к сохранению правосостояния, как неизбежность наказания, хотя бы самого умеренного. Она прямее или вернее ведет к цели, она лучше защищает общественный порядок, нежели жестокие казни».[243]

В.Д.Спасович, однако, тоже вряд ли стал бы претендовать на звание первооткрывателя принципа неотвратимости наказания. Уже хотя бы потому, что соответствующую формулировку можно найти, например, у В. А. Линовского, который еще в 1849 году писал: «Состояние государства требует, чтобы, по возможности, ни одно действие противозаконное не осталось без наказания».[244] Причем, интересно, что автор, рассуждая о неотвратимости наказания, имел в виду состояние русского государства времен царствования Ивана Грозного, учредившего институт губных старост, призванных «отыскивать преступления и преступников известного рода» и ставших прообразом современных следователей, с которым историки связывают начало следственного судопроизводства в России.[245]

Выходит, что, провозглашая принцип неотвратимости наказания, В. И.Ленин просто оказался прилежным учеником, хорошо усвоившим давно известные истины.

Современная криминалистика также оказались не без греха. Заимствуя предложенные в прошлом идеи и решения, в лучшем случае своеобразно их приспосабливая, мы порой сами того не сознавая, оказываемся в роли откровенных плагиаторов, воспроизводящих «хорошо забытое старое».

Есть все основания назвать «хорошо забытым старым», к примеру, разработки некоторых положений теории криминалистической идентификации, начало формирования которой обычно связывают с именем профессора С. М.Потапова[246], опубликовавшего первую теоретическую статью на эту тему в 1940 году.[247]

Среди множества научных положений, выработанных данной теорией, самостоятельное место занимают правила получения сравнительных образцов, призванных заменить в идентификационном исследовании объекты, тождество которых требуется установить. Без образцов невозможно идентифицировать, например, человека по почерку, огнестрельное оружие по следам, возникающим на стреляных пулях при выстреле. Трудно себе представить и дактилоскопическую идентификацию человека без использования образцов отпечатков пальцев проверяемого лица и т. д. Согласно выработанным теорией правилам, сравнительные образцы способны выполнять в идентификационном исследовании свою функцию «заменителей» проверяемых идентифицируемых объектов лишь при условии, если отвечают комплексу требований. В противном случае достоверность результатов отождествления материальных объектов по их отображениям может быть поставлена под сомнение. Среди таких требований, предъявляемых к сравнительным образцам, современная теория криминалистической идентификации называет требования сопоставимости, несомненности их происхождения и количественной достаточности.[248]

Между тем, несмотря на всю их «современность», важнейшие из этих трех требований мы находим в Уставе гражданского судопроизводства (УГС), введенного в действие в1864 году, то есть более 150 лет назад, где сказано, каким сравнительным образцам почерка следует отдавать предпочтение при подготовке к «идентификационному» исследованию сомнительных подписей. «Суд избирает, — говорится в ст.552 УГС, — предпочтительно акты крепостные, нотариальные, или подписанные тем лицом, почерк коего сличается, наблюдая притом, чтобы сличаемые акты относились по возможности к одному времени». (выд. мною — АЭ).

Таким образом, согласно нормативному акту 1864 года суду для «сличения почерка» надлежало выбрать только те документы, которые были бы подписаны именно лицом, «почерк коего сличается», то есть отвечать требованию несомненности происхождения. В воспроизводимой формулировке ст.552 УГС можно обнаружить и еще одно требование — «чтобы сличаемые акты относились по возможности к одному времени». А это не что иное, как требование сопоставимости образцов с исследуемой подписью по времени их возникновения. Иными словами, те требования, которые предъявляются к сравнительным образцам современной теорией криминалистической идентификации, были известны как минимум еще в середине ХIХ века.

Однако, составители Судебных Уставов 1864 года также не стали «первооткрывателями» упомянутых двух важнейших криминалистических требований, предъявляемых современной теорией криминалистической идентификации к сравнительным образцам подписей, поскольку, как выясняется, ко времени принятия Уставов они были известны российскому праву уже более 160 лет. Так, в Уложении 1699 года говорилось, что в случае «сомнения о подлинности подписи акта она должна быть удостоверена допросом, ежели возможно, того, кто значится подписавшим его, и через сличение почерка с другими, им же написанными бумагами (требование несомненности происхождения — А. Э.)… при этом надлежит основываться преимущественно на актах, современных спорному» (требование сопоставимости по времени выполнения — А. Э.).[249]

И требование, чтобы «сличаемые акты» были «современными спорному», то есть относились к одному времени, и требование использовать «для сличения» другие, им же написанные бумаги (то есть проверяемым лицом), формулируются сегодня как итог современных научных разработок, несмотря на их более чем 300-летнюю известность в истории борьбы с подлогами документов.

И таких, судя по всему, не всегда осознанных исторических «заимствований» в криминалистике немало. Например, признаки машинописного текста, отображающие индивидуальный навык его исполнителя, еще 100 лет назад были подробно описаны Р. А.Рейссом. Он же отметил их особую важность для установления личности человека,