плюс двенадцать, ночью — плюс восемь. Вообще синоптики говорят, что это аномально теплый март. Снег полностью стаял — но в апреле обещают новые морозы. Земля мокрая, много луж, пахнет весенним солнцем, сырой землей и молодой листвой. Я видел — уже верба распускается. Надо нарвать веток и подарить Катерине Николаевне, ей будет приятно.

Намечается конец третьей четверти, проходит череда контрольных и лабораторок. По всем предметам, кроме английского, у меня будут пятерки, несмотря на пакости Ярослава. И только с английским все плохо: оценка спорная между тройкой и четверкой. У меня никогда не было троек за четверть! Настроение подавленное, я жутко нервничаю. Англичанка никак не успокоится, все мстит мне за то, что я не занимаюсь с ней дополнительно. Но еще есть немного времени, чтобы исправиться. Я делаю все домашние работы, идеально пишу самостоятельные. Надеюсь, от этого будет польза.

Проходит лабораторная по химии — на этот раз не в парах. Нам раздают пробирки и реактивы, нужно вычислить, в каких пробирках содержатся стеариновая и олеиновая кислоты, а также доказать непредельность олеиновой кислоты и написать реакцию.

Я сразу понимаю, как это сделать: надо взять бромную воду и добавить в пробирку с одной кислотой и с другой. Бромная вода, растворенная в олеиновой кислоте, обесцвечивается: атомы брома присоединяются к молекуле олеиновой кислоты по месту разрыва двойной связи. Это и есть доказательство непредельности олеиновой кислоты.

Ярослав смотрит на пробирки растерянно и понуро. Потом искоса поглядывает на меня: что я буду делать? Хочу его запутать. Быстро беру разные реактивы, лью в пустые пробирки, верчу их в руках, как фокусник — стаканчики. Ярослав пытается повторить за мной, но не успевает. В итоге я добавляю в пробирки с кислотами бромную воду, а он льет что-то другое: у него все пенится и выливается на тетрадь. Я прыскаю. Он злится.

Я записываю уравнение реакции, закрывая листочек ладонью. Ярослав пытается списать у соседа сзади, но тот сам пишет с ошибками. Он описывает реакцию олеиновой кислоты с глицерином, причем формулы неверные. А Ярослав еще и переписывает у него криво. В общем, в итоге у Ярослава написана полная чушь.

Он замечает, что я заглядываю в его листок. Смотрит вопросительно, с надеждой: чтобы я проверил и сказал, есть ли ошибки. А уже звенит звонок с урока, все сдают свои листы… Химик просит сдать работы побыстрее.

Я выдираю из тетради пустой лист. Ярослав воодушевляется, думая, что я сейчас напишу ему правильную формулу. Но я, имитируя оценку, поставленную учительской рукой, вывожу на листе двойку и торжествующе протягиваю Ярославу. И тогда он в ярости выливает на лист с моей работой олеиновую кислоту…

Я в панике смотрю, как с моего листа исчезают чернила. Ярослав хохочет, я судорожно пишу работу заново, но не успеваю дописать до конца: злой химик просто выдирает лист у меня из рук! Сколько я ни упрашиваю его разрешить дописать одну маленькую строчку, он упрямится.

Вот так мы с Ярославом теперь отлично друг другу пакостим.

* * *

После занятия Катерина Николаевна протягивает мне пакет:

— Это тебе.

— Что там?

— Подарок.

Сердце стучит быстрее. Я очень редко получаю подарки, но обожаю их. Я достаю из пакета что-то объемное, довольно тяжелое, завернутое в упаковочную бумагу. Разворачиваю ее и вижу шикарный мужской портфель. Пахнет новой кожей.

Я в восторге смотрю на него, трогаю, глажу. Кожа такая мягонькая!

— Нравится? — с улыбкой спрашивает Катерина Николаевна.

— Не то слово. Но… — Я растерянно смотрю на нее. — За что?

— Просто захотелось подарить тебе что-нибудь. Мне показалось, он подойдет тебе лучше черного пакета! — Она подмигивает мне.

Я улыбаюсь. Да, определенно лучше. Мне не терпится взять в школу этот портфель и показать, как я теперь крут.

Я захожу в класс перед первым уроком. Ярослав уже на месте, считает свой капитал: мелочь и пару смятых десяток. Я демонстративно плюхаю портфель на парту.

— Ничего так! — Ярослав недовольно оглядывает мою обновку. — Кожа?

— Ага.

— Где намутил?

— Мама подарила. — Я выдерживаю небольшую паузу и уточняю: — Твоя.

Лицо Ярослава вытягивается. Он впадает в ступор на несколько секунд. А потом взрывается:

— Какого хрена она делает?

Его возмущение понятно: он сидит тут и считает мелочь, потому что мама здорово ужала его карманные расходы. Но при этом она покупает дорогую вещь соседскому мальчишке, который ей никто. И это меня дико радует. Я прямо ликую.

— Может, она стала что-то понимать… — говорю я словно невзначай. — И о чем-то жалеть… Например, что столько лет давала так много тем, кто этого не заслуживает.

Ярослав прищуривается, сомневаясь в правдивости моих слов.

— Ты просто урод, Хмурь! Признайся: это не она, и ты соврал.

— Нет. Это она подарила, говорю же. Я не просил.

— Врешь. — Он пытается говорить спокойно и скрыть обиду, но надутые губы его выдают.

— Нет, не вру. А еще она сказала, что купит мне телефон. — Тут я привираю. Просто у меня нет телефона, но я о нем мечтаю. — А еще — что мы с ней пойдем в торговый центр и она купит мне любые шмотки, которые я захочу.

Вообще теперь очевидно, что я нагло вру. Но Ярослав взвинчен. В таком состоянии он все примет за чистую монету.

Он вцепляется в парту обеими руками. Кажется, еще секунда — и она полетит в стену. В глазах — бешенство и обида, много-много обиды, столько я никогда ни у кого не видел. Лицо от этого делается таким детским, несчастным. Даже жалко его становится на секунду. Наверное, я перегнул палку.

Не знаю как, но Ярослав справляется с собой. Вдруг взгляд его меняется, будто он обставил меня в дурака с погонами. Сердце екает: задумал очередную дрянь, надо быть настороже.

— Наслаждайся объедками со стола, уличная ты шавка, — говорит он брезгливо и отворачивается.

Оскорбление болезненное, но я понимаю, что все равно сделал ему больнее, и от этого чувствую злобное удовлетворение.

На втором и третьем уроке Ярослав со мной демонстративно не разговаривает и не смотрит в мою сторону. Словно сидит за партой один. После третьего урока он не идет в столовую: видимо, не наскреб достаточно мелочи. А я достаю завтрак, который Катерина Николаевна дала мне с собой: она теперь делает это каждый день. Аккуратно раскладываю еду: яблоко, йогурт, печенье «Вагон Вилс». Ем медленно, демонстративно смакую и издевательски говорю:

— М-м-м… Как вкусно! Какое печенье давала тебе с собой мама? Кажется, овсяное? А знаешь, что тут у меня? «Вагон Вилс»! А «Вагон Вилс» — это