Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А ну стоять! Стоять, кому сказал! — орут сзади.
А мы бежим прочь все быстрее. Я все еще сжимаю баллончик. Выбросить? Нет, на нем мои отпечатки пальцев, вдруг меня по ним найдут? Милиционеры мешкают — но наконец желание поймать «вандалюг» перевешивает нежелание промочить ноги. Когда мы с Ярославом выбегаем из-под моста, я слышу за спиной шлепанье по воде.
Сердце бьется в горле, я в панике. Впереди — светлая макушка Ярослава, и я стараюсь не упустить ее из виду. Мы бежим по моему стандартному маршруту до хлебозавода: через дачный сектор. По узким извилистым тропинкам, над которыми с двух сторон угрожающе нависают покосившиеся заборы из ржавых листов железа. Тропинки все в грязных лужах. Где-то на них валяются доски. Грязь из-под ботинок Ярослава летит на меня. Даже на лицо попадает, мерзко.
Молюсь, чтобы очередная тропинка не окончилась тупиком… За спиной гремят крики, придающие ускорения:
— А ну стоять! Стоять, вандалюги!
Мы наконец выбегаем из дачного сектора. Упираемся в канал, который ограждает нашу часть города от зоны с водохранилищем. Сбежать бы туда… но ведь охрана не даст, через контрольный пункт пропускают только жителей острова!
Подождите, а ведь есть обходной путь. Я часто хожу на работу вдоль канала, и в одном месте на ту сторону ведет красный поворотный мостик. Он работает днем, а на ночь отъезжает в сторону. В будке у мостика, наверное, тоже должна быть охрана, но там всегда пусто.
Ярослав поворачивает направо, не зная, куда деваться. В этот момент для меня останавливается время. За долю секунды я успеваю подумать о многом. Если Ярослав побежит этой дорогой, он упрется прямо в контрольный пункт, где его и схватят. А если побежать влево, то можно выскочить к хлебозаводу и затеряться среди зданий. А еще раньше на пути будет тот самый откидной мостик, и если повезет, то…
— Яр! — кричу я.
Я сам себе удивляюсь. Я впервые назвал Ярослава так. Вообще я ни разу не обращался к нему по имени, но в мыслях звал всегда полным. Сам он всем представляется как Рик, но мне это обращение не нравится.
Он останавливается, оборачивается.
— Налево! — показываю я.
Он мешкает, смотрит мне в глаза, силясь понять, подставлю я его или нет. Решает довериться — и мы мчим влево, вдоль канала. На этот раз я впереди. Менты нагоняют.
Что же будет, если нас поймают? Ужас… Меня могут поставить на учет, а затем — исключить из школы! Можно ли поступить в университет, если ты стоишь на учете? Я об этом никогда не думал, никогда не планировал попадать в обезьянник!
Впереди показывается мостик. Он пока работает, но по дороге на смену примерно в это время я часто наблюдаю, как он приходит в движение. Это происходит где-то в половине восьмого. Времени мало.
Я слышу щелчок, а затем раздаются отвратительные звуки — лязг, скрежет, скрип, — но сейчас они кажутся мне музыкой. Мост отъезжает! У нас есть шанс удрать!
— На мост! — кричу я и на случай, если Ярослав не услышал, указываю рукой.
Все складывается так удачно! Мост лениво двигается… Остается всего ничего…
И тут я обо что-то спотыкаюсь и неудачно падаю. Дико болит лодыжка. Кажется, я ее сломал! Не в силах встать, я уже примиряюсь со своей участью, представляю, как на меня надевают наручники… Но Ярослав рывком поднимает меня на ноги. Я не успеваю сообразить — а он уже ныряет мне под руку, обхватывает меня и тащит к мосту. Я сильно хромаю. Мой ужас только растет:
— Так нас обоих поймают! Что ты делаешь, придурок?
— Топлю наш «Титаник»! — рявкает Ярослав, остановившись у моста, и подталкивает меня в спину. — Давай, куропатка, лети!
Край моста уже на приличном расстоянии от берега, но я отталкиваюсь от земли здоровой ногой и прыгаю. Приземляюсь на больную ногу, падаю; от боли аж дух вышибает. Ярослав прыгает следом. Так как я тут распластался, приземляется он на мою ушибленную лодыжку. Я вою от боли.
Когда милиционеры подбегают к мосту, край отъехал уже далеко. Они злобно смотрят на нас.
— Вот хитрожопые вандалюги! — выплевывает один.
Второй заходится матерной тирадой.
— Адьос, начальники! — дерзко кричит им Ярослав. — Энд кисс май эсс!
Зря он так: теперь точно не отстанут.
Они злобно смотрят на нас, о чем-то переговариваются и уходят в сторону контрольного пункта.
Мы ждем полной остановки и, когда мост ложится вдоль противоположного берега, выбираемся. Впервые переглядываемся. Лицо и куртка Ярослава в черных разводах от краски. Наверное, я выгляжу так же, только разукрашен в розовый цвет.
— Пронесло! — ликует Ярослав.
— Пронесло?! Пронесло?! — взрываюсь я и бросаю в него чертовым баллончиком. — Они сейчас через охрану пройдут и все! А мы в ловушке!
Ярослав поднимает баллончик, сует в карман. Задумчиво смотрит на канал:
— Может, как-то где-то можно назад?
Канал глубокий, сейчас в нем нет воды. Своды почти отвесные, без веревки никак.
Я хочу сделать шаг, но морщусь от боли. Сажусь на землю, осматриваю ногу. На джинсах дыра в области лодыжки. Закатываю штанину. Лодыжка покраснела и слегка опухла, на ней крупная ссадина. Ярослав садится передо мной:
— Дай посмотрю.
Я подозрительно кошусь на него:
— Ты разбираешься в переломах?
— У меня папа хирург.
— А врачебные знания, конечно, передаются через поцелуи на ночь, — язвлю я и вдруг чувствую страшную боль: Ярослав стукнул по лодыжке. — Ай!
— Больно?
— Конечно, идиот!
— А где больно?
— Естественно, в ухе!
— Прекращай острить! — злится он. — Если перелом, то боль по костям аж до паха дойдет.
Я прислушиваюсь к своим ощущениям.
— Нет, больно только в месте удара.
— Тогда есть шанс, что это просто сильный ушиб.
Меня настораживает слово «шанс».
— Поточнее не можешь сказать?
— Не могу, — говорит он и добавляет с сарказмом: — Ведь папа никогда не целовал меня на ночь.
— Бедный, — плююсь ядом в ответ. — Уверен, зато мама старалась за двоих!
— Не то чтобы старалась, но да. Но она не хирург.
Я поднимаюсь. Осматриваюсь. Ковыляю к поворотному механизму моста. Как-то же он ездит туда-сюда! Может, удастся его повернуть? Но сколько я ни жму на всякие рычажки, ни стучу по железкам — мост не двигается.
— Надо искать другой выход, — решаю я. — Где-то должен