Один из советников, убеленный сединами старик, изложил свою точку зрения по этому вопросу. Он говорил рассудительно, сопровождал свою речь плавными взмахами длинных морщинистых рук.

— Кто из присутствующих, — начал он, — может с уверенностью сказать, что его предки — здешние уроженцы? Мои, например, пришли из других краев. Разве это мешает мне сидеть сегодня за этим столом? Разве вы видите во мне иностранца? У самого короля Холунда предки родом не отсюда. Верно это или нет?

— Верно, — согласился Кетиль. — К чему ты клонишь?

— А вот к чему: те, что когда-то завоевывали нас, так и не изменили Малую Землю, это она с течением времени постепенно изменяла их и в конце концов изменила. Снег, море, лед оказались сильнее их. Сражаться с захватчиками — верная гибель. А я вам говорю: главное — выжить. И не терять веры в будущее.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — заметил другой советник, — но на этот раз тут другое: похитили ребенка, сожгли книги…

— И Бьорн не вернулся… — добавил мужчина, заменивший его в Совете.

— Да, — подхватила молодая женщина лет тридцати от силы. — Герольф бьет по самому дорогому для нас. Сознательно. Поджогом библиотеки он заявляет: я сжигаю вашу память, ваше мировоззрение; я несу вам новый порядок, подчинитесь ему! Но я подчиняться не хочу. Подчиниться — это значит перестать быть собой. А зачем тогда жить? Я, дедушка, тоже вас понимаю, я знаю Историю, но в этот раз, боюсь, течение времени не поможет. Боюсь, Герольф так изменит Малую Землю, что она не выживет. Я думаю…

Она запнулась в нерешительности. Ее нежный голос и юный вид не вязались с тем, что она собиралась сказать.

— …я думаю, надо сражаться.

— Как? — вскричал мужчина лет сорока, в запальчивости вскакивая со стула. — Что ты говоришь? Ты, женщина? Ты, мать? И у тебя поворачивается язык предлагать такое — посылать молодых на убой?

— Не читай мне мораль, пожалуйста, — возразила женщина. — А что предлагаешь ты? Ползать перед ним на брюхе?

Подобные споры продолжались весь день. Иногда они становились такими ожесточенными, что Кетилю приходилось вмешиваться и гасить конфликт. А то кто-нибудь из советников разражался долгой речью, от которой у слушателей, вне зависимости от точки зрения, комок подступал к горлу.

На исходе дня все примолкли. Словно внезапно силы их иссякли, словно они выложились без остатка, исчерпали до дна и умственные способности, и душевный жар. Больше уже и говорить было нечего. Они смотрели в окна — на улице начался снегопад. Снежинки порхали, вспыхивая в падающем из окон свете, несомненно, специально для того, чтобы в этот особенный день Малая Земля была особенно похожа на Малую Землю.

Кетиль, в основном молчавший, взял слово:

— Я предлагаю сегодня не голосовать. За ночь мысли у нас прояснятся. Недаром говорят, что утро вечера мудренее. Если вы согласны, давайте снова соберемся завтра утром.

Все согласились и разошлись.

Мало кому удалось уснуть в эту ночь, даже тем, кто уже определил свою позицию. Кто-то бродил по городу, пытаясь представить себе, как отразится на нем оккупация или война. Кто-то сидел дома в кругу семьи и ни с кем не мог поделиться своими сомнениями и страхами. Некоторые поднялись на холм к библиотеке и стояли в раздумье, глядя на ее дымящиеся развалины. Наутро в назначенный час они взошли по ступеням дворца с осунувшимися строгими лицами. Приветствовали друг друга как-то особенно сердечно. В каждом взгляде, рукопожатии, поцелуе чувствовалось сдержанное волнение.

— Не время больше рассуждать и спорить, — сказал Кетиль, когда все собрались вокруг стола. — Я полагаю, у каждого уже сложилось определенное мнение. Приступим к голосованию. А затем присоединимся к решению большинства. Сформулирую вкратце вопрос, поставленный перед нами. Очень скоро, по-видимому, уже в этом месяце, Герольф со своим войском высадится на Малой Земле. Должны ли мы объявить мобилизацию, собрать все силы и оказать вооруженное сопротивление, зная, что битва будет неравной, чтобы не сказать заранее проигранной, и унесет множество жизней? Или, напротив, покориться, прийти к соглашению с врагом в надежде на время и влияние среды, зная, что на сей раз мы можем потерять на этом душу? Если совсем кратко, то вот вопрос, который перед вами поставлен и на который я прошу вас ответить по совести и чести: сражаться или не сражаться? Сам же я, как велит обычай, выскажусь лишь в случае необходимости — если голоса разделятся поровну.

В зале было намного холодней, чем накануне. Никто из советников не стал садиться. Все стояли вокруг стола, не снимая тяжелых зимних плащей. Это напоминало военный совет, срочно собравшийся под открытым небом, когда неприятель уже на подходе, за ближайшим холмом.

— Приступим к голосованию, друзья, — сказал Кетиль. — Кто за то, чтобы сражаться, поднимите правую руку.

Две руки поднялись сразу же — одна принадлежала молодой женщине, еще вчера высказавшей свое мнение. Мужчина, так горячо упрекавший ее, посмотрел на нее с уважением. Время споров миновало. После некоторого колебания поднялось еще несколько рук. Кетиль сосчитал их. Восемь.

— Кто за то, чтобы не сражаться, поднимите правую руку.

Старик советник откликнулся первым. Он высоко поднял руку и подчеркнуто обвел взглядом присутствующих, словно призывая их последовать его примеру. Некоторые так и сделали. Кетиль сосчитал руки. Восемь.

— Кто решил воздержаться? Поднимите, пожалуйста, руки.

Оставшиеся двое, мужчина и женщина, подняли руки.

Кетиль был человек благоразумный. Уж никак не сорвиголова, рвущийся в бой. Когда выяснилось, что голоса разделились точно поровну, сторонники непротивления сразу почувствовали неимоверное облегчение, заранее зная, что решение будет вынесено в их пользу. Впрочем, они этого никак не обнаружили. Да и никто не выражал никаких чувств, пока голосование не завершилось. Теперь все зависело от Кетиля, этого спокойного и разумного человека, к которому, с тех пор как умер король, на острове прислушивались как ни к кому другому.

Он твердо встретил обращенные к нему взгляды, но не мог скрыть внутреннего напряжения. Лицо его было бледно, зубы стиснуты.

— Прежде чем я подам свой голос, — начал он, — хочу поблагодарить всех вас. Обмен мнениями прошел достойно. Я выслушал аргументы обеих сторон. Они были разумными и убедительными. Должен признаться, я колебался. Но сегодня мой выбор сделан.

По собранию словно рябь пробежала. Все как-то вдруг насторожились, не зная, что и думать.

— Нет ничего хуже, чем потерять душу, — глухо, с усилием выговорил Кетиль. — Я считаю: надо сражаться.

На следующий же день объявили мобилизацию. Призывались все мужчины Малой Земли, кроме совсем старых и больных, в том числе юноши старше шестнадцати лет. Обмундирования, извлеченного из сундуков, где оно хранилось не одно десятилетие, хватало разве что на половину личного состава. Красные с серым мундиры выцвели, а подобрать форму каждому по размеру было не так-то просто. Примерка проходила под взрывы смеха беззаботных молодых новобранцев, а те, кому не досталось формы, отправлялись на ученья в чем были.