Владик крепко зажмурил глаза, и видение расплылось, словно мазут в луже…

Он повернулся на правый бок, уткнулся лицом в затылок Феликса, а левой рукой обхватил его живот. Феликс уместился в лагуне его бёдер. Так спалось спокойней и как будто бы надёжней. Вскоре их тела вспотели и стали прилипать друг к другу, несмотря на тонкую простынку, которой они были укрыты. Плющ у тебя на челе вплести в победные лавры, Дафнисом пусть овладеет любовная страсть, какая корову томит. Владик всю ночь бредил стихами, преимущественно гекзаметрами, которые нашёптывал на ухо своему кузнечику, богомолу, фениксу; перед его глазами бежали строки печатных букв. Литеры литаний и литавры звучали в его голове далёким эхом из лавровой рощи, из кроны кипариса, и дивилась корова его песнопенью, забыв о росной осоке и лебеде, что слаще бывает на рассвете.

Он шёл вслед за Вергилием, который уводил в лабиринт коврового рисунка, в самое чрево чудовища. Вдруг оно вырвало из его рук его Дафниса, Феликса, Феникса, затем стало обрывать его члены, словно лепестки маргаритки, и разбрасывать в роще. Оно вырвало глаза, голову, руки, ягодицы, фаллос, печень, сердце, голени, пятки. Ромашки оказались глазастыми. Владик знал, что они уже никогда не взглянут на него ласково. Владик еще сильней прижимал спасителя к себе, так что тому стало больно, и он вырвался из его рук, выскочил в дверь. Следом за ним помчался Владик, крича вдогонку:

— Постой, постой! Прости, я не хотел! Прости меня, Феликс!

Он споткнулся, упал лицом в море и зарыдал. В этот момент он желал, чтобы Феликс вернулся или исчез. Лунный свет обрамлял фигуру Феликса — он присел на камень, обняв колени руками. Владик боялся приблизиться к нему, боялся, что он убежит, поэтому не двигался с места, тоже присел на берегу. Между ними протянулась белопенная линия прибоя, словно ослабленная верёвка. Вот если бы кто‑нибудь взял её за концы с обеих сторон, то они вдвоём могли бы весело прыгать, забыв о ссоре.

Нет, это не обыкновенная мальчишеская ссора! Как загладить вину, как унять этот стыд? Нет, это не стыд, это страх потерять его. Владик поднялся, подошёл к воде и стал писать в море. Ночь стояла такой тихой, что плеск воды, наверное, был слышен на той стороне бухты. Он писал, писал, писал… Журчание воды завораживало. Владик открыл глаза. Дождь проливался на крышу флигеля, на кроны деревьев, на море…

Владик укутался в простыню, вышел во двор. Было зябко, босые пятки ощущали мелкий мокрый песок и мокрую холодную траву. Дождь прекращался. Он был, видимо, кратковременный и не внушал опасения, что день будет испорчен. Всё‑таки хорошо, как хорошо! Наступающий день обещал много трепетных событий, ожидание которых отозвалось тяжёлым беспокойным сном. Хорошо, что у него есть союзник — Валентин.

Владику не хотелось, чтобы он выдавал его тайну. Он сам не понимал, как отважился признаться в любви к нему. Валентин был напуган не меньше, но уважал его за смелость. Он не оттолкнул, не стал презирать его. Владику хотелось иметь старшего советчика, однако он сомневался, что сделал правильный выбор, прилепившись к Валентину. Он легко влюблялся. Эта влюблённость не была пронизана сексуальным желанием. Однако сначала любят, как друга или как брата, а потом ревнуют, как возлюбленного. Кажется, к августу его чувство достигло апогея, когда скрывать уже было невозможно. Он был бессилен бороться со своими чудовищами. И всё‑таки хорошо иметь союзника своей тайны. Иначе возможна ситуация, произошедшая год назад…

Тамаре Ефимовне он объяснил, что порезал руки об оконное стекло, когда его якобы толкнули. Она поверила этому маловразумительному объяснению. Из жалости к самому себе он выдумал пьеску, в которой изобразил свою смерть на море. Ах, ах! Ожесточённо скомканные листики с текстом пьесы валялись в мусорной корзине, где скакал среди бумаг кузнечик, пытаясь выбраться наружу.

— Ах ты, бедненький, попал в ловушку моих произведений! Ну‑ка, сигай на ладонь, на свободу! Уф, какие мускулистые лапки! — прошептал Владик и отпустил насекомое в открытое окно.

Зашторив окна от выглянувшего солнца, он снова лёг спать, и в тот же миг задремал…

Общие замечания.

Действие происходит одновременно в разные эпохи. Сцена разделена на две неравные части, в каждой протекает какое‑то событие. Слева затемнённая сторона сцены стилизованна под комнату придворного поэта Фудзивара Тэйка, занятого сочинением поэтического трактата. Ему прислуживает старик. Справа уголок токийского парка с цветущей сакурой, под которой стоят девушка и парень в джинсах, друг другу передают плейр, слышна современная музыка.

Эпизод первый.

Парк Уэно в Токио. Наши Дни Ночь. На сцене стоит цветущее дерево плакучая сакура, ветви свисают до пола. Рекламные огни мегаполиса, мерцая, освещают дерево. Вдалеке слышится шум проезжающих автомобилей. Говор прохожих. К дереву подходит парень и девушка.

В л а д. Вот оно, это дерево, я тебе говорил о нём. Смотри, оно уже расцвело. Как невеста… На тебя похоже… (Срывает один цветочек и протягивает девушке).

Ё к о. Какой ты милый! (Берёт цветок. Их руки соединяются. Влад притягивает к себе девушку, обнимает. Они целуются. Цветок выпадает из рук девушки на землю. Фары проезжающего автомобиля высвечивают фигуры влюблённых и дерево плакучей сакуры. Затемнение. Музыка).

В л а д. У меня такое ощущение, что мы как будто попали в сказку Оскара Уайльда…

Ё к о. В какую?

В л а д. На самой окраине сада стояло дерево…

Ё к о. Оно было одиноким, и кругом стояла зима, и ему было холодно… Обними меня… (Обнимаются).

В л а д. У меня предложение!

Ё к о. Ты делаешь мне предложение?

В л а д. Нет, я хотел сказать… То есть да… Я тебе делаю предложение.

Ё к о. Простое, сложносочиненное, сложноподчиненное?

В л а д. Ты смеёшься надо мной?

Ё к о. Разве я могу…

В л а д. Почему не можешь? Я тебя научу всем видам предложений, начнём с самого простого… Например…

Ё к о. Я знаю, учитель! «Я тебя люблю».

В л а д. Прилежная ученица. А теперь разбери его.

Ё к о. «Я» — это подлежащие. «Люблю» — сказуемое в первом лице. «Тебя» — это обстоятельство.

В л а д. Значит, я — обстоятельство?

Ё к о. Да, ты — обстоятельство, которое я принимаю во внимание и не хочу его менять. Ты моё самое лучшее обстоятельство в жизни. Откуда ты взялся, мой северный герой?

В л а д. Я примчался сюда из далёкой тундры, на упряжке собак, оттуда, где зажигаются не огни рекламы, а северное сияние… Я увезу тебя в тундру! (Кричит).

Ё к о. Я там замёрзну… (Тоже кричит).

В л а д. Я натру тебя медвежьим жиром, и тебе будет тепло…

Ё к о. Фу противно! Как всё романтично начиналось!