Федор вздрогнул – он вспомнил, что таких вырезала на досуге Неля. Что все это значило?

– Уходи, – сердито сказала девушка.

– А ты?

– Я скоро приду.

– Пойдем вместе, – упрашивал Федор. – Я не хочу, чтоб ты осталась здесь одна. Вдруг на тебя нападут?

– Ну, это вряд ли, – хмыкнула Неля.

– Что ты вообще тут делаешь – колдуешь, что ли?

Неля сердито смотрела на него. Но потом вдруг сменила гнев на милость. Или просто решила, что он все равно не отвяжется.

– Вот смотри – это хозяин, – шепотом сказала она. – Я пришла к нему попросить нам удачной дороги.

– Какой хозяин? – с недоумением спросил Федор.

– Хозяин Яузы, – невозмутимо ответила Неля. – Только ты никому не должен рассказывать о нем, иначе он рассердится на тебя и заберет.

Федор слегка успокоился – это, наверное, опять те самые сказки, которыми она забивает себе голову.

«Совсем как маленькая», – подумал он, умилившись.

– Ладно, я никому не скажу. А теперь пойдем отсюда.

Он взял ее за руку, и Неля с явной неохотой позволила себя увести.

Перед выходом она что-то долго втолковывала Даниле. Когда стали собираться, Федор заметил под ногами обгорелый клочок – все, что осталось от Нелиной книжки.

Неля, заметив, на что он смотрит, вскинула голову и фыркнула.

– Зря ты все-таки так, – укоризненно сказал Федор.

– Ничего, все равно это плохая книга. Грустная, – возразила девушка.

– Да откуда ты знаешь, что грустная? Ты ведь до конца не дочитала. А та история, которую я тебе успел прочесть, не так уж плохо кончилась – царь ведь не отрубил все-таки голову своей красавице.

– Зато сколько народу ее ненавидело, – резко сказала Неля. И Федор умолк, вспомнив ехидные комментарии автора книги. Похоже, Неля была права – и он подивился способности девушки так верно понимать и близко к сердцу принимать прочитанное. И решил, что под ее напускной грубостью скрывается доброта и способность к состраданию.

К вечеру они выбрались на поверхность. Лодки были на месте. Федор еще раз кинул взгляд назад, туда, где оставался парк, еще помнивший, возможно, легкие шаги прекрасной Анхен, сбегавшей навстречу царю по каменным ступеням.

«Странно все же, – подумал он, – почему при упоминании Лефорта Неля вздрагивает и меняется в лице? Неужели так волнуют ее дела давно минувших дней?»

Удивило Федора то, что на этот раз Неля уселась в большую лодку второй, следом за Данилой, а Филу жестом указала на свою лодочку из двух шин. Данила что-то резко сказал ей, она так же резко ответила, он покачал головой, но больше не спорил.

Лодки тихонько плыли по течению, слева утопали в тумане скучные постройки, огороженные толстыми стенами. Справа показались затейливые высокие дома из рыжего кирпича, больше всего напоминавшие гигантские гайки разной величины – круглые башни венчали крыши, похожие на шляпки. Федор решил, что они явно построены незадолго до Катастрофы. Потом промелькнуло простое серое здание этажей в десять – повеяло от него чем-то непоколебимым и хмурым. Следом пошли невысокие домики, пустыри, лишь маячила в отдалении башня с непонятной надписью наверху, да поблескивали кое-где луковки куполов. «По правой руке – пустырь, по левой руке – монастырь», – вспомнил Федор. Старый Данила вглядывался в темноту. Спустя некоторое время он махнул рукой в сторону правого берега:

– Причаливаем.

Фил принялся загребать веслом, Федор, уже освоившийся на воде, пытался помогать ему. Когда подплыли к берегу, Данила палкой с крюком на конце зацепился за кованую ограду набережной. Потом, подтянувшись, ловко, как молодой, вскарабкался наверх и застыл, всматриваясь туда, где вдали темнели деревья, где уходила наверх Новая Басманная. Тьма накатывалась оттуда, порыв ветра толкнул его в грудь. Глухо зарокотал гром. «Неужели гроза будет – только этого не хватало», – подумал старик.

Тьма, пришедшая со стороны Садового кольца, окутала город. И город пропал – лишь кое-где среди зарослей виднелись развалины строений, напоминавшие о том, что когда-то здесь было царство человека. В слабом свете выглянувшей из-за туч луны блеснул вдали позолоченный купол церкви.

Даниле и до Катастрофы странными казались эти места – тихие, безлюдные улочки и обветшалые особняки на Новой Басманной. Новой она была, наверное, в очень давние времена. Старик знал, что ближе к Садовому кольцу пересекает улицу овраг, там проходит железнодорожная ветка, ведущая к трем вокзалам. Этот овраг он про себя называл Мертвой лощиной – его облюбовали веселые мутанты с Каланчевки. Возле моста через овраг – старая церковь, и оттуда уже рукой подать до высотки, на первом этаже которой – вход на станцию метро «Красные ворота».

До Катастрофы это расстояние можно было пройти, наверное, минут за двадцать – ну, за полчаса, если медленно. Данила прикинул, сколько опасностей таил этот путь теперь – каждый дом, каждая квартира могли оказаться чьим-то логовом, каждый двор – чьей-то охотничьей территорией. И шестое чувство подсказывало ему, что в эту ночь лучше сюда не соваться.

Данила еще колебался, прикидывая возможные пути, и вдруг услышал там, вдалеке, знакомые звуки. Он словно вновь оказался в прошлом, и на секунду ему даже померещилось, что это мальчишки балуются, взрывают хлопушки. Или кто-нибудь палит из ракетницы – потому что день рождения или просто потому, что лето, и это уже повод радоваться жизни.

Но он быстро опомнился. Сегодня эти звуки могли означать лишь одно – там, у Красных ворот, идет перестрелка между группами сталкеров, что-то не поделивших на поверхности. А значит, их маленькому отряду путь туда заказан. Еще не хватало попасть под шальные пули.

– Не выйдет ничего. Через шлюз придется, – сам себе сказал Данила и спрыгнул обратно в лодку.

Поплыли дальше. Вскоре Федор увидел, что река словно бы стала шире. А впереди разглядел невысокое светлое квадратное здание, стоявшее на каменном островке. Оно было по-своему примечательным – сверху его украшали белые статуи. Время их не пощадило: в отличие от стражей Бауманского института, у одной фигуры не хватало рук, у другой – ноги до колена, а у третьей – головы. Непогода обтесала их, и фигуры походили на грозных древних идолов, очертаниями лишь смутно напоминающих людей. Федор, уже чувствующий себя чуть ли не специалистом по строительству, мысленно отнес сооружение примерно к тому же периоду, что и огромный дворец с портиком, оказавшийся институтом, и павильон Электрозаводской. Впрочем, он мог и ошибаться.

«Интересно, – вдруг пришло ему в голову, – почему революционеров изображают чаще всего в пальто или шинелях? Наверное, оттого, что революция была осенью. Да и вид у них в такой одежде еще более суровый». Но здесь статуи были вроде бы одеты по-летнему. Наверное, раньше весь их вид говорил о том, что надо радоваться молодости и здоровью – пока время над ними не поработало.