– Что видела эта подлая свинья? – рявкнул Гангадхара, в раздражении отдергивая повязку от уголка рта.

– Ничего, ваше высочество, кроме того, как я поднял камень и заглянул под него.

– Что вы увидели под этим камнем?

– Серебряную трубку, покрытую персидскими письменами и запаянную с обоих концов серебряными крышками и воском.

– Что же вы ее не взяли, идиот вы этакий?

– По двум причинам. Ваше высочество мне велели доложить, что я там найду, но ничего не брать. А мистер Блейн подошел к верхней площадке лестницы и черт знает как разозлился. Он бы увидел, если бы я взял даже таракана. Мистер Блейн так разгневался, что позже запер крышку погреба на замок, да еще гвоздями заколотил и поставил на нее сейф.

– Он что-то заподозрил?

– Не знаю, ваше высочество.

– А что вы ему сказали?

– Что я искал ром.

– Он, безусловно, поверил: у вас такая репутация! Вы идиот! Если бы вы унесли то, что нашли под камнем, вы бы сегодня же получили свою пенсию и могли бы уехать из Индии!

Том не ответил. Следующий ход оставался за Гангадхарой.

– Вы идиот! – нарушил молчание магараджа спустя несколько секунд. – Упустить такую возможность! Но если вы сумеете удержать язык за зубами, через месяц-другой получите пенсию, десять тысяч рупий золотом!

– Да, ваше высочество.

Туземец начал бы торговаться, как будто действительно собирался выплатить эти деньги. Том сильно сомневался в перспективе получить пенсию от Гангадхары – или какую-то иную милость – через месяц-другой.

– Держите стражу под замком. Разрешаю вам идти.

Том отдал честь и удалился. Он собирался сплюнуть на ступеньки дворца, но воздержался, так как стражник непременно доложил бы Гангадхаре, а тот придал бы такому поступку определенный смысл.

Выходя со двора, Том миновал двуколку с занавешенными окнами, запряженную небольшими горбатыми волами, и повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как верховный брамин Джинендры протискивается между занавесками и, задыхаясь, поднимается по ступеням дворца.

– Некоторое призрачное утешение магарадже за его грехи! – буркнул Том, поворачивая к своей квартире, для того чтобы выпить стаканчик бренди и немного поспать. – Если ада и вправду нет, так мне здорово повезло! Но какой я лжец! Был бы я одним из этих индусов, я бы заказал брамину петь гимны и как следует очистить меня.

Давать столь несвоевременное интервью – это противоречило всем законам касты и приличия, – а в особенности принимать верховного брамина. Но Гангадхару позабавило, что он посмеется над мнимым аскетизмом брамина. Голова магараджи лежала на коленях у Патали, его любимой танцовщицы, голова у него болела, и он нуждался в сочувствии Патали.

Священник уселся и несколько минут восстанавливал дыхание и равновесие. Как только боль в бедрах оставила его, он начал с главной новости:

– Макхум Дасс, ростовщик, приходил ко мне, чтобы принести благодарственное пожертвование за свой документ о праве на владение, который он утратил! Он его снова нашел.

Гангадхара выругался так свирепо, что Патали вскрикнула.

– Как он его нашел? Где?

Макхум Дасс поведал ему чистую правду, но брамин выдал собственную версию: документ вернул бабу, работающий у Сэмсона. Он подозревал, что возник какой-то новый заговор на английской стороне реки, и не собирался рассказывать магарадже о том, что того напугает и взволнует.

– Он сказал, что чья-то рука вручила ему документ в темноте. Несомненно, это был Джинендра.

– Ф-фу! Значит, твой бог действует без тебя? Удивительная для твоего ума выдумка! А известно ли тебе, что принцесса бежала из дворца?

Брамин Джинендры изобразил крайнее удивление.

– Разве не так же ясно, как то, что глупость написана у тебя на физиономии, что за этим стоит не имеющая касты дерзкая девка? Я должен купить этот дом у Макхума Дасса и заплатить этому скоту!

– А сначала возьмете у него взаймы денег? – никто лучше брамина не знал, насколько дебоши опустошили кошелек магараджи.

– Иди-ка молись! – рявкнул Гангадхара. – Неужели твоя служба в храме не годится больше ни на что, кроме как приводить тебя сюда, чтобы упрекать меня в бедности? Иди, уложи свое брюхо на мозаику пола и выбей свои дурацкие мозги о ступени алтаря! Джинендра обрадуется, когда увидит, что твоя темная душонка уже на пути к Яму, в царство мертвых. Возможно, он после наградит меня! Ступай же! Убирайся отсюда! Дай мне подумать!

Жрец начал его благословлять, затянув эту церемонию ради скуки. Гангадхара был слишком суеверен, чтобы его прерывать.

– Скажи лучше Макхуму Дассу, чтобы продал мне дом задешево, – сказал магараджа как бы после раздумья. На самом деле ему шепотом подсказала это Патали.

– Задешево? – брамин уже у самой двери оглянулся через плечо. – Я ему это предлагал. (На самом деле он предлагал Макхуму Дассу передать документ храму в качестве благотворительного жеста.) – Он ответил, что возвращенное ему богами следует ценить вдвойне: ведь ему доверено это хранить, а потому он посчитает смертным грехом расстаться с документом на любых условиях.

– Пошел отсюда! – зарычал Гангадхара. – Убирайся вон!

После ухода брамина они обсудили дело с Патали, и она поглаживала его по голове, страдающей от боли. Кто может знать, что на уме у индийской танцовщицы. Все они способны и на предательство, и на преданность одновременно. Но даже Патали не знала истинной причины, почему Гангадхара так жаждал купить этот домик в холмах. Она считала, что это будет гнездышко для ее развлечений.

– Заставь этого американского копателя золота прекратить аренду, – посоветовала она. – Он твой слуга. Он не посмеет отказать.

Но Гангадхара достаточно хорошо понимал, что Дика Блейна невозможно выставить из дома без законного судебного процесса. Патали, видя хмурое выражение его лица, расчетливо переменила тактику:

– Сегодня суд закрыт, – напомнила она. – Завтра Макхум Дасс пойдет перерегистрировать документ и аннулировать дело Дхулапа Сингха. Он поедет верхом между храмом Шивы и тем местом, где умерший афганец держал верблюдов.

Но Гангадхара замотал головой. Он не осмеливался захватить Макхума Дасса или ограничить его перемещения, потому что ростовщик был зарегистрирован как британский подданный и мог находиться в любом штате, где хотел, и получать защиту в случаях вмешательства в его дела. Внезапно он понял, что надо сделать. Патали перестала поглаживать его по голове, она увидела, как у него в глазах сверкнула решимость.

– Перо, чернила и бумагу! – приказал он.

Патали принесла ему требуемое, и он начал прежде всего надписывать конверт, упражняясь в английском языке.

– Почему ему? – удивилась она, следя через его плечо за движениями пера. – Если ты пошлешь ему письмо, он сочтет себя важной особой. Устное послание…