Ирка и сама была необычайно хорошенькой – черноглазой, яркой, как отец, с пухлыми выразительными губами, совсем не похожей на мать, прямую и мосластую, с тонким, неизменно поджатым ртом и глубоко посаженными серыми глазами. Но сравнивать себя со старшей сестрой ей не пришло бы в голову, сестра была совершенно особенной, а она, Ирка, – обыкновенной. Она сутками просиживала за роялем и не стремилась завоевывать мальчиков, да и какие мальчики в Гнесинском институте. А вот Алочка…

Никто не умел так одеваться, как ее сестра, так головокружительно смеяться, откидывая волосы назад, ни у кого не было и быть не могло таких ослепительно белых, ровных зубов. Если бы еще сестра пускала ее в компанию своих студенческих приятелей, что собиралась в угловой комнате на Ржевском каждую неделю! Она бы, Ирка, ничего никогда не сказала бы, просто сидела бы тихонько в уголке. Какое это было бы счастье! В угловой комнате собирались такие интересные люди! Там обсуждали Цветаеву и Пастернака, а то и Шостаковича. Но Алка же ничего не понимает в музыке! Хотя это ей не нужно…

В компании Алки были и совсем взрослые люди – одна пара успела не только пожениться в институте, но даже завести ребенка. Оба прошли фронт, им было уже по двадцать шесть, они торопились наверстать упущенное. Оставляли ребенка под присмотром соседки только ради того, чтобы сбегать в гости на Ржевский, именно к Алочке.

Не выдержав, Ирка пересекла коридор и беззвучно приоткрыла дверь угловой комнаты. Муж и жена – как же она забыла их фамилию? – сидели в обнимку на диване, муж рассказывал какую-то смешную историю. Два парня сидели на письменном столе дяди Соломона – какое счастье, что тот не видит, – Алка решительно выдворяла родителей посидеть у родственников, когда к ней приходили гости. На столе две бутылки вина, а Алочка… Сидит на коленях у Зорана, обнимая его за шею и хохочет, откинув голову и щекоча локонами его щеку. Сидит на коленях! Как это может быть?

– Ир, тебе тут делать нечего, – встрепенулась Алка, увидев стоявшую в дверях сестру. – Иди к своим нотам, ты еще маленькая, тут взрослые.

Ирка отправилась на кухню. Мама и тетя Катя возились у плиты.

– Не нравится мне эта компания, Катюша, – повторяла Маруся, нарезая кругляшками морковь в суп.

– Тебе не нравится Зоран?

– Зоран не может не нравиться. Но зачем Алочке этот роман, что хорошего может из этого выйти? Чем дольше, тем труднее ей будет с ним порвать….

– Маруся, может, она сумеет как-то устроить…

– Катя! Что устроить?! Браки с иностранцами запрещены! Что с ней будет, когда они закончат институт?

– Но ведь Зоя Федорова получила разрешение…

– Сравнила! Зоя Федорова – актриса, и то… Вспомни, через что ей пришло пройти! А Алка – обычная студентка, к тому же еврейка.

– С другой стороны, если не разрешат, может, это к лучшему? Встретит другую любовь, ей всего двадцать. Маруся, а ты не думаешь, что наш Костя мог бы помочь найти Зорану работу в Москве? Это было бы самое лучшее, правда? Не уезжать же Алке с ним? Представить себе этого не могу… Бросить дом, родину, оторваться от корней…

– Катя, у тебя все вперемежку, – Маруся не скрывала своего раздражения от фантазий младшей сестры. – Но я даже не о Зоране, меня вся компания беспокоит. Особенно эти два парня, что всегда приходят вместе и всегда без девушек. Неприятные они, с гнильцой. И пара эта женатая, настолько старше остальных… Все время рассказывают анекдоты! Алка тебе хоть говорит, над чем они там хохочут каждый вечер?

– Маруся, это молодежь, им положено хохотать… Я все-таки не пойму… Ты считаешь, что Алочка определенно думает выйти замуж за Зорана?

«У Алки особенная жизнь, – думала Ирка, бредя по коридору в свою комнату. Села за рояль. – Надо еще разок пройти то место в этюде Листа. Ре бемоль мажор. Все-таки с ним, пожалуй, я пойду на экзамен. Конечно, “Шум леса” эффектнее, но мне его не осилить. А ре бемоль мажор, если постараться, можно сделать безупречно».

Шел сорок восьмой год, в стране шла борьба с «безродными космополитами». Маруся пеняла Кате, что Алка в сорок третьем в Новосибирске взяла фамилию «Хесина», хотя могла взять по матери «Кушенская». И национальность могла взять «русская», как мать. Катя отвечала, что это означало бы предать Слоника. Дочь должна продолжать фамилию отца, только это правильно. «Это правильно, – соглашалась Маруся, – лишь бы только Алочке это жизнь не искалечило».

– Зоран, мне надо бежать. Сколько времени? Почти одиннадцать, – Наташа натягивала свое любимое черное платье из креп-жоржетта. Подошла к зеркалу заколоть волосы за уши.

– Ты моя Грета Гарбо, – Зоран подошел, обнял Наташу сзади за плечи, смотря ей в глаза в зеркале. – Моя королева Кристина. Почему ты должна всегда уходить?

Наташа подняла глаза и встретилась с Зораном взглядом в зеркале. Тот глядел на нее сверху вниз, улыбаясь. «Королева Кристина», старый, довоенный фильм… Сколько раз она смотрела его? В Новосибирске его крутили постоянно. А в первый раз они смотрели его еще до войны, в «Художественном», они ходили с мамой, тетками, Иркой. Все неделю после этого на кухне женское население их квартиры обсуждало Грету Гарбо. А мужчины – нет. Им не понять той сказки, о которой можно мечтать перед сном… А Зоран, как только она однажды рассказала ему о Кристине, сразу все понял. Ни один русский парень не понял бы, а он понял сразу.

– Зоран, что ты говоришь… Как я останусь на ночь в общежитии. Как будто ты не понимаешь…

– Никогда не пойму, почему девушка не может ночевать у любимого человека, у своего жениха… Наташа, моя Наталочка. Ты всегда будешь моей? – Зоран снял с плечиков, висевших на гвоздике, вбитом в стену, шубку из кролика «под котик», Наташины руки скользнули в рукава, он накинул мех на ее плечи и снова обхватил их руками. Наташа выскользнула, взяла с письменного стола сумочку.

– Ну что, пошли? Проводишь меня до метро?

– Не до метро, а до дома, – Зоран снял с гвоздика пальто. – Так трудно отпускать тебя каждый раз. Мы с тобой…

Наташа уткнулась ему в плечо, они стояли в его комнате в общежитии. На стенах были развешаны черно-белые фотографии: Зоран – маленький мальчик в белой панамке, стоит, держась за руку матери, красивой крупной женщины в белой шляпке и длинном платье в пол… Зоран с братом катаются на велосипедах на фоне гор… Родители Зорана, погибшие в войну… Зоран так похож на отца, такой же высокий, крупный, золотоволосый… Свадебное фото его брата… Красивые свадьбы в Югославии, даже теперь, сразу после войны. Так похоже на старый коричневый дагерротип в мамином альбоме, на котором тоже стояли новобрачные – тетя Таня с мужем Чурбаковым.

– Повезло нам, что у тебя своя комната, правда? Все потому, что ты иностранец. Конечно, люблю, очень. Никогда и никого не полюблю, кроме тебя. Только тебя. Всю жизнь…

– Мы с тобой поедем в Белград, я познакомлю тебя с братом, с его женой…