Сьюзен отвесила обоим шутливые подзатыльники и, погрозив пальцем, вышла.

Она вынула из машины мокрую одежду. Да, вещи следовало признать негодными — стиральная машина Филипа не справилась с таким количеством грязи. Теперь одежду следовало выбросить. Или оставить — на память. Или приберечь до следующей прогулки на болото.

Вдруг Сьюзен увидела на полу грязную одежду Филипа — он так и не постирал ее. Машинально она подняла футболку Филипа и сунула ее в стиральную машину. Вот забавно, подумала Сьюзен, осознав свои действия, я веду себя, словно примерная хозяйка этого дома. Муж и ребенок завтракают, я стираю их одежду.

Она улыбнулась, подбирая с пола джинсы Филипа. По привычке, прежде чем положить их в машину, она проверила карманы — несколько монеток, собачья галета и какая-то бумажка, сложенная вчетверо. Сьюзен развернула ее — на всякий случай, прежде чем выбросить, — вдруг что-то важное.

Это было что-то вроде плана под заголовком: «Что следует знать женщине». Сьюзен прочитала, что, по мнению Филипа Эмери Мастерсона, следует знать женщине. Это было бы забавно, если бы речь не шла — а это Сьюзен поняла сразу — о ней, Сьюзен Уэллс.

Она увидела себя глазами Филипа — надменная, чопорная и занудная школьная учительница, потенциальная старая дева с куском льда вместо сердца. Вот оно что, подумала Сьюзен, вчерашний чудесный вечер — ложь. Это всего лишь часть его плана, он лишь хотел научить меня веселиться и радоваться жизни — ради Эмери. Все это — ради Эмери. Что ж, приходится признать, что Филип хороший отец.

Сьюзен пыталась сдержать подступившие слезы и злилась на себя за то, что решила, будто она сама что-то значит для Филипа. Для него она — всего лишь женщина, воспитывающая его ребенка. Так жестоко обмануться! Сьюзен совершила ошибку, позволив ситуации выйти из-под контроля и поверив Филипу.

Надо было срочно исправлять собственную оплошность. Филип добился, чего хотел, научив приемную мать своего сына правильным методам воспитания. Больше Сьюзен им не нужна. Она приняла решение — уехать домой. Пусть Филип общается с сыном, Сьюзен не будет им мешать. Через две недели она заберет Эмери домой и все пойдет по-старому.

По лицу Сьюзен Филип сразу понял: что-то случилось. Когда уходила из кухни, она выглядела такой счастливой и умиротворенной, словно после долгих скитаний вернулась наконец домой. Сейчас перед ним стояла совсем другая женщина — женщина с лицом потерявшегося ребенка, обиженного на весь мир.

Сьюзен попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло. В ее глазах плескалась боль.

— Я решила, что вам с Эмери нужно побыть вдвоем, — сказала она твердо. — Без меня. Чтобы ты наконец мог сказать ему правду.

— Я могу это сделать прямо сейчас, — недоуменно ответил Филип, вглядываясь в ее лицо. — Зачем тянуть?

Он присел на корточки перед Эмери, осторожно вытер салфеткой остатки яичного желтка с его личика и сказал:

— Малыш, я должен кое-что сказать тебе. Я твой папа. Я долгое время ничего не знал о тебе, но твоя тетя Сюзи рассказала мне, что у меня есть сын. Это ты, Эмери.

Эмери распахнул огромные глаза и цепко обхватил Филипа за шею.

— Ты правда мой папа? — прошептал он. — У меня никогда не было папы. Я даже плакал из-за этого. Ты — мой папа!

Филип подхватил малыша на руки и встал, прижимая его к себе.

— А Сократ? — спросил Эмери. — Он тогда мой братик?

Филип хотел было рассмеяться, но взглянул на Сьюзен и осекся — столько боли и грусти было в ее лице.

— Все равно, — сказала она, направляясь к двери, — это ничего не меняет. Я решила уехать. Мне нужно побыть одной.

— Постой! — Филип опустил ребенка на пол, подошел к Сьюзен и положил руки ей на плечи, словно пытаясь удержать. — Скажи мне, что случилось?

Сьюзен резко дернувшись, стряхнула его руки со своих плеч.

— Ничего не случилось. Я просто запуталась. Я совсем забыла, что выхожу замуж за другого человека.

Филип пытливо вглядывался в ее лицо, понимая, что она чего-то недоговаривает.

— Нет, — решительно произнес он, — не выходишь.

— Выхожу! — крикнула Сьюзен и обмякла, прислонившись к косяку, словно тряпичная кукла.

Она старалась не встречаться с Филипом глазами, пугающе темными и безжизненными. В ней словно что-то умерло, жизненная сила, еще недавно распиравшая ее изнутри, покинула ее, душа опустела.

— Позволь мне сказать тебе одну вещь, — мягко сказал Филип. — Извини, если это заденет тебя, но ты должна это услышать. Барт не очень-то жаждет жениться на тебе — ни сейчас и никогда.

Сьюзен дернулась, словно от удара.

— Ничего личного, поверь, — добавил Филип еще мягче. — Я не хотел тебя обидеть, но это правда. Вы с Бартом совсем не подходите друг другу.

— Не тебе судить, кто мне подходит, а кто нет! — устало огрызнулась Сьюзен. — Тоже мне, эксперт.

— Представь себе, эксперт. Вчерашний день дал мне право судить, кто тебе подходит. Вы с Бартом совершенно разные, ты не будешь с ним счастлива. — Филип помолчал и добавил: — Кроме того, я говорил об этом с Бартом. Он сказал, что вы не собираетесь пожениться в обозримом будущем. По крайней мере, у него таких планов нет.

— Что?! — Сьюзен напряглась. — Ты говорил обо мне с Бартом? Когда?

— Той ночью, помнишь, когда ты позвонила мне из гостиницы? После нашего разговора я решил позвонить Барту, чтобы уточнить, действительно ли вы скоро поженитесь. Я отвечаю за Эмери, я просто обязан знать, в какой семье он будет расти. Согласись, я имею на это право! Ты тогда сказала, что вы назначили день свадьбы, но не сказала какой именно, вот я и позвонил Барту, чтобы узнать это. Но он сказал, впервые слышит об этом.

— Я не говорила, что мы назначили день! — закричала Сьюзен, краснея. — Я сказала только, что мы собираемся его назначить. А ты позвонил Барту и говорил с ним обо мне?!

— Не о тебе, а о ваших совместных планах. Вот и все. И знаешь, у меня сложилось впечатление, что он не очень-то волнуется — а ведь мужчины всегда волнуются перед свадьбой, особенно если собираются жениться на любимой женщине. — Филип подумал, что уж он-то точно бы волновался, если бы женился на такой женщине, как Сьюзен Уэллс. Точнее если бы женился на Сьюзен Уэллс.

— Если человек не показывает волнения, это еще не значит, что он не волнуется на самом деле! — горячилась Сьюзен. — И потом, как ты себе представляешь волнующегося человека? Как он должен, по-твоему, выказывать свое волнение — бить себя в грудь и вопить, словно неандерталец?

Жаль, что я не неандерталец, подумал Филип. В те времена все было намного проще — схватил женщину за волосы и потащил в пещеру. Филип с удовольствием так бы и сделал, если бы не необъяснимая печаль в глазах Сьюзен. Что же с ней такое, в конце-то концов?!

— Ты, похоже, совсем меня не слушаешь, Сьюзен, или не хочешь слышать.