От звука ее голоса князь Федор качнулся в седле. Емузахотелось перекреститься, чтобы исчезло наваждение… ведь чем иным, кроме какнаваждением, было увидеть здесь, в богом забытом Березае, АлександраМеншикова-младшего, и Бахтияра, и горбунью Варвару Михайловну, и ее сестру,супругу Меншикова, княгиню Дарью, и дочерей ее – Александру и… и Марию.

Где угодно, когда угодно он узнал бы эти глаза, и губы, инежный овал лица, и никогда еще она не казалась ему такой прекрасной, кактеперь, в этом простом платье, с русыми косами, короною обвивавшими голову, соследами слез на бледном лице, в отчаянии заломившая руки, когда ее матушкавырвалась и кинулась к сестре… Но поздно: Варвару Михайловну уже в беспамятствезатолкали в карету, следом взобрались горничные, кучер щелкнул кнутом – и всопровождении пятерки солдат навьюченная, бесформенная колымага загромыхала внеизвестную даль.

У Дарьи Михайловны подкосились ноги, и она упала бы, когдабы молодой черкес не оказался проворнее и не успел подхватить ее. Сашенькапомогла ему унести княгиню в дом. Александр угрюмо побрел по двору. Марияподошла к нему, взяла за руку… Он безнадежно покачал головою, унылым взоромокидывая двор, – да так и замер, встретившись глазами с князем Федором.

* * *

Федор спрыгнул с коня. Подбежал мальчишка, искательнозаглядывал в глаза барина, – тот лишь отмахнулся.

– В конюшню. Расседлай, напои, – вот все, что мог онвыдавить, да тут же забыл и о мальчишке, и о конях, медленно двинулся надеревянных после долгой скачки ногах по двору, ничего не видя, кроме белоговысокого лба под русою волною, изумленно расширенных, потемневших глаз, кромеузкой руки, прижатой к губам, как бы удерживая крик… зов?

Александр заступил ему дорогу:

– Тебе чего?

Федор приостановился, глянул на него незряче, непонимающе ивновь рванулся к Марии, но Александр стоял неколебимо:

– За кем приехал? Кого из нас теперь увезут? Куда? Сестер,мать по монастырям? Меня в застенок? Отца? Ну, он и так при смерти: кровьпускали, уже и исповедали, приобщили святых тайн.

У Федора в горле пересохло. Неужели зелье чертова Экзилиоказалось таким действенным?! Значит, Александр Данилыч все еще болен. И,значит, его выпустили из-под домашнего ареста, ежели он путешествует.

– Куда же князь Александр Данилыч едет в таком состоянии? –с тревогою спросил Федор. – На лечение? К святым местам?

Брат и сестра мгновение смотрели на него молча, как бы не всилах вникнуть в смысл его слов, потом Мария, ахнув, закрыла лицо руками, аАлександр с нечленораздельным криком схватил князя Федора за грудки:

– К святым местам? Измываешься, проклятый?!

Освободиться из его изнеженных рук в другое время несоставило бы труда, но злость и отчаяние придали ему силу, и князю пришлосьповозиться, прежде чем он расцепил мертвую хватку Александра, и так стиснул егозапястья, что тот зашипел от боли.

– С ума сошел?! Что происходит? – крикнул князь Федор.

– А ты не знаешь? – выдавил Александр покривившимся ртом. –Ты, Долгоруков, не знаешь? Не вы ли старались погубить отца, чтоб самим статьна той высоте, с которой он был низвергнут?

– Низвергнут?.. – повторил Федор, словно эхо, начинаянаконец подозревать, что случилось.

– Что, самим звуком слова наслаждаешься? – съехидничалАлександр. – Пусти руки, больно! Сволочи, предатели!

Князь Федор ослабил было хватку, но при последнем словевновь тряхнул Александра – тот аж взвыл.

– Не мели попусту. Скажи, что приключилось?!

– Не знаешь, сукин сын?

– От такого слышу! – огрызнулся Федор. – Не знаю! Я с июлямесяца был в Воронеже, в своем имении, близ Раненбурга.

Александр вытаращил глаза:

– Где-е? Ты шутишь? – и засмеялся надрывным, каркающимхохотом, более похожим на рыдания. – Ра-анен-бург! Боже мой! Да ведь мы соседи!Снова рядом с Долгоруковыми!

И, резко оборвав смех, с силой вырвался, отступил на миг, сненавистью глядя на Федора:

– Не врешь? Не ведаешь еще про нашу погибель? Ну такпорадуйся: отец сослан в Раненбург бессрочно! У него отобрали ордена, взялиподписку ни с кем не переписываться. Все имущество от нас отторгнуто, людиостались только те, что при нас. Ты мог видеть, как тетушку, материну сестру,Варвару Михайловну, от нас отлучили и повезли на заточение в монастырь вАлександровской слободе. Погляди! – Он схватил правую руку сестры, сунул ксамому лицу Федора (у того судорога прошла по телу от неутолимого желанияприпасть к ней губами!). – Видишь, кольцо? – На безымянном пальце Марии сверкалалмаз. – Это ее собственное кольцо, Машино! Царь вернул ей перстень и слововернул! А обручальное кольцо, императорское, сейчас увез в Петербург Шушерин. Иордена у Марии и Сашеньки отнял, в Верховный тайный совет отправил и мои орденаотобрал… – Голос его оборвался всхлипыванием. Махнув рукой, Александр убежал вдом.

Сторонний наблюдатель, наверное, не без усмешки заметил бы,что самым трагическим из всего перечня бедствий, постигших семью, тщеславномуАлександру наибольнейшим показалась потеря им орденов, в числе которых, какизвестно, был один, прежде даваемый лишь особам женского пола и врученный емулишь для удовлетворения его непомерного наследственного тщеславия. Но Федордаже и не слышал последних слов. Он словно бы оглох на несколько мгновений,услышав: «Царь вернул перстень, и слово вернул!»

Итак, дядюшкино письмо оказалось правдиво: «Дело слажено…»

Дело слажено! Она свободна!

* * *