Но мне слишком трудно увидеть признаки гниения европейской системы, особенно в первый же день. Поэтому я перевожу разговор.

— Пит, а ты о чём пишешь? Ты говорил, что роман у тебя.

— Пишу? Ты знаешь, я пишу свой первый роман уже третий год, но конца пока что не видно. И это роман о таких вещах… Знаешь, есть вещи, которые мы выбрасываем из своей жизни, когда они становятся не нужны больше. Когда нам выгодно делать это. Ты понимаешь, что это могут быть не только вещи, но и люди или понятия. Ты понимаешь меня?

— Да.

— Это может быть, например, даже любовь. Когда она устаревает или надоедает, то мы избавляемся от неё, как от старой обуви. И приобретаем новую. Или наоборот — приобретя новую, выбрасываем старую. Ты ведь знаешь, что тут кучи людей больны шоппингом? — Он несколько раз раздражённо затягивается, наверное, думая про сгнившую систему, в которой люди выбрасывают любовь. — А ты о чём пишешь?

— О своём дедушке. Этот дедушка работал при Сталине в Политбюро, довольно крупный деятель был.

— Он тебе рассказывал что-нибудь интересное?

— Нет, он умер, когда мне был всего год.

В отель я попал к четырём утра. Долго не мог найти дорогу. Машины вдоль домов побелели от изморози, на улицах было пусто и холодно, я закрывал руками уши. Несколько раз попадались молодые арабы, я спрашивал у них, как пройти к метро «Ботаник». Они не знали. Один из них ничего не ответил, долго стоял и смотрел мне вслед. Потом догнал бегом и пошёл рядом. Я спросил его, чего он хочет, но он просто молчал и шагал. Я спросил ещё раз, где метро «Ботаник», но он то ли обкуренный был, то ли просто дурачок.

Потом я вдруг увидел свой отель и обрадовался. У светофора я сказал парню: стоп, и он послушно остался стоять на перекрёстке.

Я был рад, что в первый вечер не пришлось сидеть в одиночестве у телевизора. И прошло сосущее желание нахулиганить.

Из моих окошек на вилле Хеллебос был виден сад и за ним парк. Парк был залит туманом, словно дымом от таёжного низового пожара. Серые, голые стволы высоких платанов на плотном сером фоне, и вдруг между ними яркое красное пламя осенней рябинки. На влажной лужайке между парком и садом неподвижно сидел толстый дикий кролик.

В комнате весь день был полусумрак, передо мной на тёмном мониторе ноутбука уже целый час или больше плавали глупые рыбки заставки Windows.

Длинным коридором, где даже днём горел тусклый свет, я прошёл в кухню, которую мы на этой вилле делили с моей соседкой — поэтессой из Амстердама, и позвонил жене. Потом исследовал холодильник, в дверце стояла початая бутылка виски.

Зарядил кофеварку, подошёл к окну. За всё это время кролик переместился всего метров на десять, так с ума сойти можно.

Вернулся в комнату и, прихлёбывая кофе, стал сосредоточенно перечитывать то, что мне удалось написать за последний год-полтора. Это заняло ещё час времени. По крайней мере, кролик в окне исчез, а на неподвижный пейзаж начали опускаться уже настоящие вечерние сумерки.

Потом зазвонил телефон, я опять выскочил в коридор, шарахнулся от индийской статуи в человеческий рост, которая изображала какого-то медитирующего святого, пробежал на кухню, взял трубку.

— Привет, Илья, это Тинеке. Как у тебя дела?

— Чудесно, спасибо.

— Тебе удобно на вилле? Какие-нибудь просьбы или проблемы?

— Нет, всё отлично, прекрасная изоляция от мира. Можно работать без помех. Просто рай для писателей.

— Хорошо, я рада. Я звоню узнать, смог ли бы ты дать завтра интервью для Брюссельского телевидения, интересно ли это тебе?

— Да, конечно.

— Хорошо. Тогда они будут тебя ждать у нас, в Каса Лингва, в четыре часа после полудня. Это удобно для тебя?

— Да, конечно.

— К сожалению, мы не имеем возможности послать кого-нибудь за тобой на машине. Поэтому ты можешь добраться сам. Ты знаешь, как это сделать?

— Да, нет проблем. Завтра в четыре, да?

— Завтра в четыре после полудня у нас в Каса Лингва они будут тебя ждать. После съёмки с тобой также хотел встретиться фотограф. У тебя есть мой номер, если возникнут сложности, то обязательно звони.

— Хорошо.

— Тогда до скорого.

— Пока.

Я обрадовался, что на завтрашний день есть занятие. Это можно рассматривать даже как маленькое приключение — проехать на велосипеде по чужой стране девять километров до станции, найти дорогу, купить билет, сесть в поезд. Потом интервью — тоже некоторая порция адреналина, это не сидеть за огромным конторским столом в сумеречном кабинете два дня подряд, сознавая свою импотенцию.

На станции, наверное, можно будет купить пивка, чтобы, сидя в вагоне, смотреть на проплывающие пейзажи так, как я всегда это делаю в наших электричках.

В кухню пришла Маргерит, моя соседка. Мы познакомились вчера. Лет сорок пять-пятьдесят, у европейцев мне трудно определять возраст, они сохраняются лучше, чем наши. Хотя в случае с поэтами, может быть, это правило и в Европе не действует?

— Привет! Как дела? У меня есть немного виски, ты хочешь?

Вот это женщина, поэтесса! Пример взаимопонимания без границ.

— Разве что немного. Спасибо. Я вообще-то не очень люблю крепкие напитки, — соврал я. Если бы она знала, как я посматривал на эту бутылку.

— А я люблю после удачной работы. Здесь так хорошо работать. Тишина, кролики, фазаны, такая природа. Я хочу закончить цикл стихов, и мне кажется, что тут как раз отличное место для этого. Абсолютно не могу работать в городе.

Я испытываю вполне понятное раздражение — человек спокойно сидит весь день за компьютером, зная, что у него в холодильнике стоит початая бутылка. Но раздражение быстро уходит, когда я чувствую в руке бокал.

— Мне тоже в Москве трудно писать. Маленький сынишка, маленькая квартирка. Иногда приходится по ночам сидеть, чтобы никто не беспокоил. — Не дай бог, сейчас спросит, о чём я пишу. Так уже всё это надоело.

— У тебя есть что-нибудь переведённое на голландский, английский или французский?

— На французском роман издали. Если хотите, принесу сейчас.

Мы с Маргерит обменялись — я ей дал свою книжку на французском, она мне несколько листов с английскими переводами её стихов. На одном из них я записал её электронный адрес и положил в записную книжку.

— Ещё немного?

— Давайте. Вкусный виски.

Мы болтали в кухне, потом пошли в столовую, потому что наступило семь часов, время обеда — салфетки в серебряных кольцах, бутылка вина в серебряной подставке, свечи, вилка в левой руке, нож в правой. Мы уселись за стол.

— Ты хочешь воды? — Маргерит открыла минералку.

— Я лучше буду вино, спасибо.