— Это на английском или на греческом?

— Я вас не понимаю.

— Если текст на греческом, то это объясняет твою скорость… или отсутствие оной.

— Я умею читать по-гречески.

— Достижение, заслуживающее внимания.

Миранда так крепко сжимала книгу, что побелели костяшки пальцев.

— Благодарю вас, — сердито сказала она.

Но он не отступал.

— Необычно, не так ли?

Миранда решила на этот раз не отвечать.

— Оливия не умеет читать на греческом, — заметил он, чтобы продолжить разговор.

— У нее нет отца, единственное занятие которого — читать именно на этом языке, — сказала Миранда, не глядя на Тернера.

Она пыталась сосредоточиться на верхних строчках следующей страницы, но смысла в этом не было, поскольку она не закончила чтения предыдущей. Делая вид, что увлечена, Миранда постукивала пальцем в перчатке по книге. Как вернуться к предыдущей странице, чтобы этого не заметил Тернер? Хотя зачем? Она сомневалась что поймет хоть что-нибудь, когда он смотрит на нее из-под опущенных ресниц. Миранду бросало то в жар, то в холод.

— У тебя, однако, любопытный дар.

Она поджала губы и подняла на него глаза.

— Какой же?

— Умение читать, глядя в одну точку.

Прежде чем ответить, Миранда сосчитала до трех.

— Некоторым не надо при этом шевелить губами.

Она впилась ногтями в подушку сиденья. Один, два, три. Надо продолжать считать. Четыре, пять, шесть. Если она хочет сохранить самообладание, то придется дойти до пятидесяти.

Тернер увидел, что девушка едва заметно и ритмично кивает головой. Его разобрало любопытство.

— Что ты делаешь?

Восемнадцать, девятнадцать…

— Что?

— Я задал вопрос.

Двадцать.

— Тернер, вы становитесь крайне надоедливым.

— Я упорный. — Он усмехнулся. — Я-то думал, что ты более других способна оценить это качество. Итак, что с тобой происходит? У тебя голова как-то странно дергается.

— Если желаете знать, — язвительно произнесла она, — я считала в уме, чтобы не выйти из себя.

— Страшно представить, что ты могла бы мне сказать, если бы не увлеклась этим занятием.

— Я теряю терпение.

— Не может быть!

Девушка взяла книгу и попыталась продолжить чтение.

— Миранда, хватит терзать бедную книжку. Мы же оба знаем, что ты притворяешься.

— Не могли бы вы оставить меня в покое? — не сдержавшись, взорвалась она.

— И до какого числа ты добралась?

— Что?

— Ты ведь сказала, что считаешь, чтобы не оскорбить мои нежные чувства вспышкой гнева.

— Не знаю. Двадцать, тридцать… Запамятовала. Я остановилась на вашем четвертом оскорблении.

— И досчитала до тридцати? Не лги мне, Миранда. Не думаю, что ты вообще на меня разозлилась.

— Я…

— Ты на меня не сердишься, ведь правда?

— Ах так!

Она швырнула в него книгой и угодила и голову.

— Ох!

— Прекратите дурачиться.

— А ты не будь тираном.

— Вы же меня подстрекаете!

— Да я само смирение.

— Пожалуйста, Тернер.

— Ну хорошо. — Он потер ушибленную голову. — Я тебя действительно провоцирую. Но ты ведь не обращала на меня внимания.

— Простите, но мне кажется, что вы именно этого и добивались.

— С чего ты взяла? Что тебе взбрело в голову?

Миранда от неожиданности открыла рот.

— Вы не в себе? Вы две недели избегали меня, как чуму. Вы даже не посещали собственную мать, лишь бы не видеться со мной.

— Но сейчас все изменилось.

— Сообщите это своей маме.

Тернер скорчил гримасу.

— Миранда, я хотел бы, чтобы мы были друзьями.

Есть ли в английском языке более жестокие слова? Она удрученно покачала головой:

— Это невозможно.

— Почему?

— Нельзя получить и то и другое. — Миранда изо всех сил старалась, чтобы голос не дрожал. — Вы целуете меня, а потом говорите, что хотите, чтобы мы оставались только друзьями. Вы унижаете меня, как это было на балу у Уортингтонов., а потом заявляете, что я вам нравлюсь.

— Давай забудем о том, что произошло, — мягко произнес он. — Мы должны оставить это в прошлом — если не ради нашей дружбы, то ради моей семьи.

— А вы сможете? Сумеете на самом деле забыть? Я лично — нет.

— Но ведь ты постараешься.

— У меня нет вашего опыта, Тернер. — И с горечью она добавила — Или, возможно, я не столь легко ко всему отношусь.

— Миранда, это не так. Я просто разумный человек. Кому-то из нас нужно им быть.

Она не знала, что ему сказать. Как хотелось придумать какой-нибудь едкий ответ, который сразил бы его наповал, лишил дара речи!

Но вместо этого злые, постыдные слезы жгли глаза, мешая смерить его уничтожающим взглядом. Она отвернулась и стала считать дома за окном. Ей хотелось оказаться где угодно, но только не здесь.

И быть другой.

Но самое ужасное то, что Миранда никогда не стремилась как-то измениться. Так было всю жизнь. И это при том, что ее лучшая подруга была красивее ее, богаче и имела светские связи. Ну и на здоровье! Ей было чуждо чувство зависти.

Тернер совершал в своей жизни такие поступки, которыми не гордился. Он много пил, играл на деньги в долг. Однажды загнал лошадь, и ему было наплевать, что бедная кобыла после этого хромала целую неделю.

Но никогда он не чувствовал себя таким низким человеком, как теперь, когда смотрел на профиль Миранды, устремленный в окно. В противоположную от него сторону.

Он долго молчал. Они выехали из Лондона, миновали пригород, где дома попадались все реже, и наконец очутились на сельской дороге, бегущей среди полей.

Миранда ни разу на него не взглянула.

В конце концов, будучи не в состоянии вынести еще один час молчания и размышлять о том, что бы это значило, он тихо сказал:

— Миранда, я не хотел тебя обидеть, но я знаю, когда чего-то не следует делать. А флиртовать и развлекаться с тобой — это с моей стороны недостойно.

Она не обернулась, но он услышал, как она спросила:

— Почему?

— О чем ты думаешь? Тебе что, безразлична твоя репутация? Если просочится хоть слово о нас, ты погублена.