— Ну да — взял, — подозрительно легко согласился товарищ Куприянов. — Да взял-то — чуть! Иные боле меня гребли. Отколупнули доску, глянули, а там камешки, вот и не стерпели!

— А что ж не все взяли?

— Боязно было. Да и не успели — ящики те после куда-то в другое место перенесли, а нас на германский фронт отправили.

— А почему вдруг продать надумали?

— Деньги понадобились...

Нет, не вяжется что-то — чтобы начпрод, уворовывая целые продуктовые эшелоны, «копеечными» перстнями торговал?.. Тут что-то иное кроется.

— Покупателя вы, конечно, тоже не назовете? — поинтересовался Мишель.

— Всей бы душой! — ударил себя в грудь кулаком товарищ Куприянов. — Да ведь он сам меня нашел да придумал, чтобы я товар на Ордынке на толкучке оставил, а он после забрал. А кто навел — я ума не приложу. Про тот перстень много кто знал!..

И сие белыми нитками шито — тут, видно, сам начпрод, боясь с покупателем нос к носу сходиться, сию мудреную цепочку изобрел. Но что ж это тогда за покупатель, коль он его так боится?

— Вы ничего не утаили?

— Никак нет — все как на духу!..

Да ведь больше он не скажет, понял Мишель, здесь ему и стены в подмогу — надобно его в Москву везти, где допросы снимать и очные ставки делать! Прямо теперь и везти — коли сейчас поехать, так через неделю уж можно на месте быть!

И поймал себя на том, что не о сокровищах подумал, а о доме, об Анне!..

Ну откуда ему, да и всем им было знать, что не быть им в Москве ни через неделю, ни через две и что не далее как следующим утром судьба их так страшно и неожиданно переменится...

Вот и знакомый дом.

И подъезд.

И лестница.

И дверь. Опечатанная полосой бумаги с двумя, по краям, печатями.

— Пломба.

— Вижу, что пломба... Да черт с ней — рви!

Милиционеры содрали печать.

А вот ключей у них при себе не оказалось.

Но оказались отмычки. Ну не возвращаться же, в самом деле, за ключами.

Сунулись в замочную скважину, покрутили, повертели, дверь и открылась. Соседская.

— Эй, вы кто такие? — крикнула дама в бигуди.

— Все в порядке, мамаша, — милиция! Проводим следственный эксперимент.

Вошли в квартиру академика. Огляделись.

— Ну и где?

— Что?

— Как что — колье?

— Там, — указал куда-то вперед Мишель-Герхард фон Штольц.

— Тогда чего встал — давай веди, показывай.

— Дело было так — академик сидел вот здесь за столом, — указал Мишель-Герхард фон Штольц. — Я был тут, — сел в кресло, в котором сидел в ином, более приятном обществе и при других, более счастливых обстоятельствах. — Мы разговаривали.

— Колье где? — перебили его милиционеры.

— Мы поговорили, после чего я встал и вышел в киоск, — продолжил Мишель, не обращая внимания на нетерпение следователей. — Вернулся, подошел к академику, шагнул к креслу, на котором при жизни сидел тот. Увидел, что он мертв, и пошел к окну. К тому...

Пошел к окну.

— Колье где?!

— Сейчас-сейчас...

Подошел, открыл балконную дверь.

— Открыл балконную дверь. Выглянул на балкон.

И теперь выглянул.

— Заметил внизу машины...

Они и теперь стоят, где стояли.

— И...

— Побежал...

И неожиданно для всех Мишель-Герхард фон Штольц, высоко подпрыгнув, перемахнул через перила на соседний балкон, как перемахнул тогда.

— Стой, падла! — ахнули милиционеры. — Уроем!

Но Мишель-Герхард фон Штольц их уж не слышал, ввалившись в соседнюю квартиру.

— Ты кто такой?! — удивленно воззрился на него какой-то мужик в трусах, вскочив с постели.

— Спасайтесь!.. Они за вами! — крикнул ему Мишель-Герхард фон Штольц, опрометью бросаясь к двери.

С балкона в квартиру, мешая друг другу и страшно матерясь, лезли милиционеры в штатском.

— Ах же вы падлы, — нашли все-таки! — рявкнул мужик, кидаясь в милиционеров табуреткой.

Чья возьмет, Мишель-Герхард фон Штольц ждать не стал, бросившись к двери и опрокинув по дороге стол, пару стульев и книжный шкаф. Оказавшись в подъезде, он запрыгал через пять ступенек вниз и стремглав выскочил из подъезда, тут же, через арку, выбежал на улицу.

Уф-ф!..

Они хотели узнать, как все было? Он честно показал!

Вот точно так и было.

Как теперь!..

Сон был светел и легок — Мишелю снилась Анна.

Анна сидела за столом в сером платье и глядела на него, чуть улыбаясь и клоня голову, отчего виден был тонкий изгиб ее шеи, а на лбу ее, сбоку, трогательно качался тонкий, упавший с прически локон.

Да ведь это то платье, в котором он впервые увидел ее в вагоне поезда, куда заявился арестовывать ее батюшку Отто Карловича! — узнал Мишель. Но ведь она говорила, что его уже нет...

Анна улыбнулась и указала ему на стул подле себя. Отчего-то Мишель испытывал робость, хоть знал, что они законные пред Богом и людьми муж и жена.

Надо бы обнять ее, поцеловать, подумал он, но вместо этого сел, положив на колени салфетку, придвинул к себе серебряный столовый прибор, стал есть...

Нехорошо так-то, надобно перебороть себя, встать, притянуть ее к себе, ведь она может подумать, что он охладел к ней, или вообразить, что изменил!..

Мишель отодвинул прибор, встал, уронив с колен салфетку и протянув навстречу Анне руку, поймал ее пальцы, сжимая их в своей ладони...

В этот момент в дверь застучали. Очень громко, будто кувалдой.

Бух!

Бух!..

Сон вспорхнул и улетел.

Мишель открыл глаза.

Бух!

Бух!..

И верно — бухает, где-то далеко, но совершенно отчетливо...

«Так ведь это двухдюймовка!» — мгновенно определил Мишель, узнав памятный по германскому фронту звук.

И тут же, коротко взвизгнув, что-то ахнуло, разорвалось огненным пузырем, ослепило, ударило болью в барабанные перепонки...

Что это?!..

Кто-то громко и страшно закричал, посыпались, звякая на пол, выбитые стекла.