— Прости, приятель. Это крайне необходимо, — пояснил Ральф. — Горячий воздух убивает микробы, сдувает волоски и чешуйки омертвевшей кожи, которые могут все испортить, попав в нанообъект.

Раздвинулась следующая перегородка. Тимур пропустил Ральфа вперед, подсознательно ожидая новой подлости. Вместо этого:

— СПАСИБО, — прозвучал голос. — ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ ВЫ СМОЖЕТЕ ЗАЙТИ В ЛАБОРАТОРИЮ.

— Расслабься, — выдохнул канадец. — но глаза лучше закрой.

Тимур быстро сомкнул веки. Как раз вовремя, потому что в помещении вспыхнул ослепительный свет. Стены как будто взорвались светом. Даже сквозь закрытые веки Тимур чувствовал нестерпимое сияние. По телу прокатилось приятное тепло.

— Кварцевые лампы, — услышал он голос Ральфа. — Добивают последние бактерии и вирусы.

Яркий свет внезапно погас. Кожа даже поскрипывала от нездоровой чистоты. Тимур стоял неподвижно, боясь открыть глаза.

— Все? — наконец, сердито спросил он Ральфа.

— Да. Это была последняя процедура.

Тимур открыл глаза. Перед ним была снежно-белая дверь, над которой светились красные буквы «MICROBIOLOGY & NANO PRODUCTION»[56]. Канадец не спешил заходить.

Тимур почувствовал, что у него заложило уши. Его будто закатывали головой в асфальт. Давление на барабанные перепонки нарастало, вызывая боль и легкое головокружение.

— Давит на уши? — поинтересовался Ральф, теребя мизинцем ушную раковину.

— Да, как в самолете при снижении.

— Привыкнешь. Это еще одна из степеней защиты. — Было заметно, что для самого Ральфа поход в лабораторию — нелегкое испытание. — В лаборатории поддерживается давление выше атмосферного, чтобы пыль и другие мелкие частицы не проникали внутрь сквозь микротрещины в стенах. Одна пылинка — и вместо ловкого наноробота получится жалкий калека. О! Мы можем зайти.

Надпись «MICROBIOLOGY & NANOPRODUCTION» загорелась синим цветом. Щелкнул, открываясь, замок.

Следующая комната оказалась не такой яркой. Из настенных шкафчиков мужчины достали комбинезоны, похожие на гидрокостюмы, обувь на пробковой подошве, резиновые шапочки и хирургические респираторы «лепестки». Экипировавшись, как хирурги перед операцией, они подошли к выходу из раздевалки.

Там было два выхода — налево с надписью «OFFICE» и направо с надписью «PRODUCTION PLANT»[57]. Ральф открыл правую дверь. Тимур сделал шаг внутрь и еще до того, как глаза привыкли к полутьме, присвистнул:

— Офигеть…

Он не ожидал, что попадет в помещение площадью с футбольный стадион или с гигантский театральный зал. Они с Ральфом стояли на металлическом помосте почти под самым потолком на высоте метров сорок от пола. Вдоль стен протянулись металлические подвесные дорожки-мостики. Вереницы ламп разбегались во все стороны и исчезали в темноте. Но освещали они только дорожки. Большинство машин и механизмов были окутаны тьмой.

— Это уже третья по счету наша лаборатория, — деловито сказал Ральф. — Первая была в Японии, всего несколько комнат. Вторую, побольше, мы построили в Бангкоке.

— Почему в Бангкоке?

— В 1988-м Кейтаро создал первое поколение нанороботов, и мы были готовы начать опыты с приматами. Но нам запретили. Кто-то донес руководству Токийского университета о несанкционированных экспериментах над животными, и Кейтаро уволили. Поэтому мы перебрались в Бангкок и построили в его пригороде небольшой экспериментальный центр. Там уже никто к нам не лез со своей моралью.

— Это не мое дело, но кто финансировал строительство центра? На это вряд ли бы хватило грантов.

Они встали на платформу, пришвартованную слева к помосту. Ральф нажал кнопку на пульте. Раздался жутковатый скрежет тросов, и платформа, покачиваясь, поехала вниз.

— Кейтаро и сам понимал, что с университетом рано или поздно придется распрощаться, и давно искал спонсоров. Даже зарегистрировал компанию, назвал «General Genetics». — Ральф помолчал. — Деньги дало семейство Такеда. Одним из их условий было — с нами вместе должен работать член их клана. Так появился Кацуро.

Ральф остановил платформу метров за пять до пола. На этой высоте над залом расходились в разные стороны дорожки-мостики, огороженные сверху и по бокам металлической сеткой.

— Именно в Бангкоке 24 октября 1989 года Кейтаро впервые ввел порцию нанороботов в живое существо. — Ральф с удовлетворением отметил, как загорелись глаза Тимура. — В восьмилетнего самца шимпанзе по имени Гоблин.

— Хорошее имечко для обезьяны…

— Гоблин не жаловался. Мы купили его у торговцев животными на Филиппинах.

Слева тяжело «фыркнул» какой-то мощный механизм.

— И как все прошло? — Тимур был явно заинтригован этой историей.

— Старика Джепа чуть не хватил инфаркт. Дело в том, что нанороботы настолько малы, что рентген их не видит. МРТ нельзя использовать, поскольку под действием магнитного поля они могут прорвать ткани организма. Проще говоря, наблюдать за ними внутри тела невозможно. Мы ввели рой в сонную артерию и стали ждать. Роботы должны были соединиться в платы и, как только наберут достаточную массу, послать радиосигнал на специальный приемник. По нашим расчетам процесс должен был занять час и пятьдесят минут. Я думал, Кейтаро за это время сойдет с ума. Мы прождали почти три часа. У шимпанзе поднялась температура, он обливался потом. Мы уже потеряли надежду, когда колония передала свой первый радиосигнал…

Не прерывая рассказа, Ральф вел Тимура по лабиринту висячих мостков. Эхо от их гулких шагов, дробясь и множась, доносилось сразу со всех сторон: снизу и сверху, справа и слева.

— Наноцех может уместиться на ногте твоего мизинца. Все эти махины — вспомогательные: для создания вакуума, сверхнизких температур и магнитного поля. Под нами как раз вакуумная система. Сначала форвакуумный насос. Он предназначен для разреживания газа перед основным насосом. А за ним основной — турбомолекулярный[58]. — Они свернули на следующий мостик. Эхо снова всколыхнуло пространство цеха. — А это агрегат для получения температур, близких к абсолютному нулю. Охлажденный до температуры в 4 градуса Кельвина[59]холодоноситель подается в колбы с ассемблерами, где происходит молекулярная сборка.