Наконец я сказала:

— Давай найдем золотых дел мастера. Иначе отец рассердится.

И вот тогда мы заблудились на улице Шапок.

— Смотри, — Виолетта махнула рукой, — на этой улице продается только одежда.

Она потащила меня к лавке, где продавались парчовые жилетки. Я купила одну для Виолетты, рулон материи для себя и велела доставить покупки в Нишанташ. Затем попросила хозяина показать дорогу к нашему ювелиру.

— Идите по этой улице, — объяснил он нам, показывая рукой в глубь базара, — пока не дойдете до ворот. Там будет вход в Бедестан. За воротами на другой стороне, — заверил он нас, — вы найдете улицу Ювелиров.

Виолетта уже тянула меня вперед.

Вскоре мы подошли к массивным железным воротам. Они вели в огромное помещение, находящееся прямо в центре базара. Я вытянула шею, вглядываясь в высокое сводчатое покрытие над рядами лавок. Прямо по периметру под покрытием простирался деревянный подиум. Виолетта толкнула меня локтем и указала на крошечную лавку, забитую до отказа древними серебряными украшениями и вазами. Стройная женщина в европейском платье склонилась над подносом с ожерельями. В соседнем магазине продавались золотые изделия, подобных которым я никогда не видела. Лавки, располагающиеся вдоль узких проходов под высоким куполом, походили на театральные декорации. Мы забыли о нашем ювелире.

— Что это за место? — спросила я пожилого лавочника-армянина, который ставил поднос с золотыми браслетами на прилавок.

— Самая старая часть базара, дорогая ханум, — с гордостью объяснил он. — Здесь хранятся самые ценные вещи. Ночью, когда ворота закрываются, его охраняет стража. — Он указал на высокий подиум: — Тут надежно, как в европейском банке.

В соседней лавке иностранка торговалась с владельцем, который вдруг перестал понимать английский. Оставив Виолетту платить за выбранный мною золотой браслет, я вошла в магазин, где продавались изделия из серебра.

— Могу ли я вам чем-то помочь? — спросила я англичанку.

Она с надеждой посмотрела на меня своими голубыми глазами. Казалось, она видит меня насквозь, будто я сделана из стекла. Мы обе улыбнулись и, ни слова не говоря, повернулись к лавочнику. Не имея большой практики разговорной речи, я тем не менее обладала хорошей выдержкой, и вскоре англичанка получила свое ожерелье за половину той цены, которую запрашивал продавец.

— Спасибо, — поблагодарила она, когда мы вышли на улицу. — Меня зовут Мэри Диксон.

Камиль находит Халила за чисткой инструментов в сарае в глубине сада. В мерцающем свете керосиновой лампы он осматривает непритязательное помещение с низким потолком. Халил сидит на скамье и смотрит на вошедшего. Из-под густых и жестких бровей почти не видно глаз. Прихожая заполнена аккуратно расставленной и разложенной садовой утварью.

На вопрос Камиля садовник отвечает:

— Да, бей, я нашел одежду. И сжег ее.

— Почему ты так поступил?

— Женская одежда, бей.

— А какая разница?

— Кто знает, что могло случиться с ней в лесу. Носить такую одежду уже нельзя. Поэтому-то я и сжег ее. — Поразмыслив немного, Халил добавляет: — А что? Кто-нибудь ее искал?

— Нет. Однако одежда может принадлежать убитой женщине.

— Убитой. — Утверждение, а не вопрос. Здоровой рукой садовник рассеянно гладит остатки пальцев на другой.

Интересно, думает Камиль, что он знает об убийстве Мэри Диксон? Деревенские знают все.

— Где ты нашел ее?

— У пруда.

— Покажи мне это место.

Не говоря ни слова, Халил выходит из сарая и ведет судью через тенистый сад. В воздухе жужжат пчелы. Они проходят мимо павильона, перелезают через разрушенную стену и оказываются во влажном сумраке леса. Пруд лежит за ширмой из рододендронов.

— Вон там. — Садовник указывает на покрытые мхом валуны.

Халил с осторожностью перелезает через скользкие камни и кивает в сторону расселины:

— Одежда лежала внутри.

Камиль скользит по мху в кусты и опускается на колени. Колючие ветки клонятся под его весом. Отдышавшись, он выпрямляется.

Паша осторожно ступает по земле, очищая поверхность от листьев. Однако прошло слишком много времени, и не заметно никаких признаков борьбы. Под верхним слоем высохших листьев находится мокрый слой прошлогоднего мусора. Он садится на корточки рядом с валуном и заглядывает в расселину. В глубине скалы что-то светится. Судья осторожно залезает туда рукой, но в результате только пачкается и царапает пальцы. Снимает куртку и закатывает рукава рубашки. На этот раз просовывает в щель всю руку. Пальцы нащупывают какую-то ткань. Он цепляет ее кончиками пальцев и осторожно извлекает наружу. Женская блузка. Тщательно исследует место находки и обнаруживает на уровне плеча небольшое отверстие в стволе дерева и в нем женские туфли на шнурках. Их положил туда кто-то неплохо знающий окрестности, размышляет он. Если одежда принадлежит Мэри Диксон, то существует прямая связь между ее смертью и усадьбой Шамейри. Еще одной зацепкой является кулон Мэри. Он из шкатулки Ханны, а ее убили здесь. Мэри и Ханна связаны печатью султана и китайским стихотворением.

Берег пруда как-то неестественно тих. Только вдалеке слышится журчание впадающего в водоем ручья. Камиль представляет себе тело Ханны Симмонс, плавающее по серой поверхности пруда. С неприязнью смотрит на скользкий мох и влажные листья.

Он оцарапал лицо и руки, испачкал грязью брюки. Но в его руках ценная находка — блузка и туфли.

Мишель тщательно счищает с обуви грязь и ставит туфли на полку в кабинете Камиля рядом с аккуратно сложенной блузкой и предметами, найденными в морской бане-хамам. Камиль задерживается перед этими вещами и с благоговением смотрит на них. С грустью думает о том, что люди постоянно что-то ищут и по большей части не находят самое необходимое в жизни. Чтобы развеять охватившую вдруг тоску, поворачивается к Мишелю и предлагает:

— Пойдем в кофейню. Думаю, мы заслужили отдых.

— У меня есть предложение получше, — возражает Мишель. — Позволь пригласить тебя в одно необычное заведение. Там готовят отличную печень по-албански. И дочь хозяина чертовски хороша собой, — добавляет он со смехом.

Спустя несколько дней после того, как мы с папой поссорились из-за брачного предложения, он пригласил на ужин своих друзей-политиков. Тетя Хусну и я должны были выйти к гостям в европейских платьях, развлекать их какое-то время, а потом удалиться. Мне уже доводилось подслушивать их разговоры о политике. В назначенные вечера я тихонько пробиралась по темному коридору в соседнюю комнату, откуда могла слышать, о чем они беседуют. Служанки не заметны даже при свете, так что Виолетта находила повод появляться в залах и предупреждала меня, если кто-то приближался к моему убежищу. Такое, правда, случалось крайне редко, ибо мужчины не решались бродить по чужому дому, опасаясь оказаться в помещении для женщин. Встречи с нами на запрещенной территории грозили им большими неприятностями.