Буквы, возле имени моей матери: «ЭАБ», где «Б», очевидно – обозначение для бесфракционников. Напротив моего отца: «АА» и – точка.

Я смотрю свое генеалогическое древо. Это некая карта, которая показывает мне то, что я связан с ним. Навсегда.

– Спасибо, – грустно говорю я. – Но не пойму, зачем нужно было делать это посреди ночи?

– Чем раньше, тем лучше. И еще мне нужно поговорить.

– Что-нибудь бодрящее, вроде того, что генетические проблемы далеко не определяют мою личность?

– Нет, о другом, – усмехается она.

Нита прислоняется к бронзовой панели, прикрывая плечами имя Эвелин. Я отступаю назад, не хочу находиться к ней настолько близко. Я даже вижу желтоватое колечко вокруг ее зрачков.

– Наша вчерашняя беседа… короче, я тебя тестировала. Следовало проверить, как ты отреагируешь на новую информацию и можно ли тебе доверять, – признается она. – Если бы ты принял то, что я сказала о твоей ограниченности, ты бы не прошел испытание. – Теперь ее плечо уже закрывает имя Маркуса.

– Никому не нравится носить ярлык «поврежденного», правда? – добавляет она.

Вспоминаю, с какой горечью она говорила мне о своей татуировке, как будто это что-то постыдное. Мое сердце начинает биться сильнее, я чувствую, как пульсирует жилка на шее. Сейчас в ее голосе вновь проявилась та же тоска. Я боюсь того, что она скажет, и одновременно меня охватывает надежда.

– Здесь полно неприятных секретов, – продолжает она. – Например, к «ГП» относятся как к расходному материалу. Но некоторые из нас не собираются просто сидеть и ждать свой участи, сложа руки.

– Что ты имеешь в виду под «расходным материалом»? – уточняю я.

– Преступления, которые были совершены против таких людей, как мы, – ужасны, – поясняет Нита. – И засекречены. Я могу предоставить тебе доказательства, но позже. У нас есть причины действовать против Бюро, и мы хотим, чтобы ты к нам присоединился.

Я прищуриваюсь.

– Что конкретно вам от меня надо?

– Пока что я хочу только дать тебе возможность увидеть реальный мир за пределами Резиденции.

– А что ты хочешь взамен?

– Надежную защиту. Я собираюсь в опасное место, но никому из Бюро не могу об этом сказать. Ты – чужой, к тому же я уверена, что ты сумеешь нас защитить. Если ты пойдешь со мной, ты узнаешь все как есть.

Она кладет ладонь на грудь, будто дает клятву. Я настроен скептически, но любопытство сильнее меня. Совсем не трудно представить, что Бюро занимается гадостями. Каждый руководитель, которого я встречал, творил что-то эдакое. Взять хотя бы моего отца, возглавлявшего альтруистов. Но за рамками всех этих подозрений, обоснованные они или нет, внутри меня зреет надежда, что на самом деле я окажусь неповрежденным, что я – нечто большее, чем исправленные гены, и что именно это я смогу передать своим детям. Поэтому я решаюсь пойти с ней. Никогда не поздно будет передумать.

– Хорошо, – соглашаюсь я.

– Во-первых, – произносит она, – ты не должен никому проболтаться, даже Трис.

– Она заслуживает доверия, – упираюсь я.

– Но у нее нет необходимых нам навыков и умений, а мы не хотим никого подвергать напрасному риску. Хотя Бюро плевать на нас. Кстати, если мы сами уверены, что не «повреждены», значит, их эксперименты и прочее – пустая трата времени. Но никто не захочет услышать, что работа, которой они себя посвятили – бесполезна и бессмысленна, верно?

Она права. И наши фракции – просто искусственная система, придуманная учеными, чтобы держать нас под контролем.

– Если ты расскажешь ей, то лишишь ее права выбора, – заявляет Нита. – Ты заставишь ее стать соучастницей преступного заговора. Ты должен защищать Трис.

Провожу пальцами по своему имени, вырезанному на металлической панели: Тобиас Итон. Вот мои гены и мой беспорядок, не хочу втравливать Трис в переделку.

– Ладно, – говорю я.

Луч фонарика скачет вверх-вниз, пока мы идем по коридору. В его конце берем сумку из подсобки, Нита ко всему подготовилась заранее. Она ведет меня в глубь подземных коридоров Резиденции, мимо того места, где собираются «ГП», здесь совершенно темно. Наконец она приседает и шарит рукой по полу, пока ее пальцы не находят защелку. Она протягивает мне фонарик и поднимает дверцу.

– Эвакуационный туннель, – поясняет она. – Его отрыли, когда здесь обосновалось Бюро, чтобы всегда был способ выбраться наружу во время какой-нибудь чрезвычайной ситуации.

Она достает из сумки черную трубку, что-то в ней поворачивает. Трубка загорается искрящимся огнем, отсвечивающим красным на ее коже. Она осторожно бросает эту штуку вниз, и та падает на глубину нескольких футов. Нита садится на край и вместе с рюкзаком пропадает в отверстии.

Наверное, это – короткий путь вниз, но мне мерещится нечто большее, чем просто дыра в полу. Я сажусь, вижу силуэт моих ботинок на фоне красных искр и прыгаю вниз.

– Ну как? – спрашивает Нита.

Я поднимаю фонарик, а она – факел, и мы идем по туннелю, достаточно широкому и высокому для того, чтобы идти бок о бок и выпрямившись в полный рост. Воздух здесь сырой, затхлый, пахнет гнилью и плесенью.

– Я и забыла, что ты боишься высоты.

– Зато я не боюсь многого другого, – резко отвечаю я.

– Не надо от меня защищаться, – ее голос серьезен. – Кстати, я хотела тебя кое о чем спросить.

Я перешагиваю через лужи, подошвы моих ботинок вязнут в песке.

– О твоем третьем страхе, – произносит она. – Ты боялся стрелять в ту женщину. Кто она?

Луч света от фонарика в моей руке – единственная наша путеводная нить в этом туннеле. Я отодвигаюсь, чтобы между нами оставалось больше пространства, – хочу, чтобы наши руки случайно соприкасались в темноте.

– Никто, – говорю я. – Страх относился не к ней, а к самому факту выстрела.

– Ты боялся стрелять в людей?

– Нет, – поясняю ей, – я боялся своей силы, которая способна убивать.

Она умолкает, я тоже. Насколько же странно звучали мои слова. Сколько молодых парней боятся, что внутри них сидит монстр? Но ведь сыновья должны стремиться стать похожими на своих отцов, а не содрогаться при одной мысли об этом.

– Мне всегда было интересно, что бы я увидела в комнате страха, – говорит она глухим голосом, будто читает заупокойную молитву. – Иногда я чувствую, что мир – просто ужасен, а порой я ощущаю себя храброй.

Я киваю. Мы продолжаем идти за мечущимся лучом фонарика, наша обувь шаркает по земле, нас овевает затхлый воздух.

Наконец, туннель поворачивает, и я чувствую запах свежего ветра, настолько холодного, что вздрагиваю. Выключаю фонарик, и лунный свет ведет нас к выходу.

Мы выбираемся наружу, где-то на пустыре. Вокруг нас – руины здания и разросшиеся деревья, своими корнями разворотившие тротуар. На стоянке, в нескольких футах от нас – старый пикап, его кузов покрыт выцветшим брезентом. Нита пинает одну из шин, проверяя ее, а затем забирается на сиденье водителя. Ключ уже вставлен в замок зажигания.