Марлен увернулся от промелька блеснувшего лезвия и уже хотел было выстрелить, но тут ему подсобил Антон – пригнулся и ударил костяшками пальцев стрелку по печени.

Толстомордый содрогнулся, простонал: «Motherfucker…» – и тогда Исаев ему добавил.

– И привяжи его, чтоб не уполз!

Антон кивнул, основательно затягивая узлы.

– К пилотам!

– Я возьму два парашюта, на всякий случай.

– Тащи оба!

– Да, сэр…

В носовую часть фюзеляжа надо было пробираться по особому трапу, минуя бомбоотсек, и вот она, кабина.

Едва Исаев протянул свободную левую руку, чтобы отворить дверцу, как она распахнулась сама, пропуская второго пилота, худого парня с волосами цвета соломы, торчавшими из-под шлема. Лицо у него было вытянутое, лошадиное, и привычка перемалывать жвачку лишь добавляла сходства с непарнокопытными. Но вот реакция у худого была отменная.

Углядев Марлена с оружием, он отшатнулся, выхватывая табельный «кольт», выстрелил дважды и с грохотом захлопнул дверь. В промежутке между выстрелами Исаев сам нажал на спуск, продырявив худому грудь, так что вторая пуля, выпущенная американцем, ушла в молоко, а дверцу тот захлопывал, падая. Но вот первая пуля угодила Марлену пониже ключицы, пробив легкое.

Исаева развернуло ударом 38-го калибра и приложило к переборке.

– Ч-черт…

Он выронил пистолет, звякнувший по настилу. Лушин быстро нагнулся, подбирая оружие, и выстрелил дважды в дверь. Она не была бронированной, поэтому бед Антон причинил-таки. Донеслись крики, и самолет резко накренился.

Это уберегло Лушина от верной смерти – падая, он ушел с линии огня. Всю дверь изрешетило, пули неслись по фюзеляжу, противно вызванивая. Один из горяченьких увесистых кусочков металла пробил Исаеву бок, другой задел руку Лушину.

Ругаясь, Антон опорожнил обойму и отбросил пистолет.

– Пошли!

Поддерживая здоровой рукой раненого Марлена, он направился к бомбоотсеку, рядом с которым бросил парашюты.

– Прыгал когда-нибудь?

– Я десантник… Уй-я…

Шипя от боли, чувствуя, как кровь стекает по боку в штаны, Исаев застегнул непривычный ранец Т-5.

– Го… готов.

– Сейчас я…

Чувствуя, как накатывает слабость, Марлен прижался лицом к маленькому иллюминатору. Внизу, колыхаясь при крене «Либерейтора», проплывали пески, а далеко позади блестела, как серебряная лента, огромная река, оба берега которой были застроены огромным городом, тонувшим в пыльном мареве. Нил? Каир?

– Давай!

Роллетные створки бомболюка разошлись, как сдвижные жаллюзи, и внутрь ворвались вихри теплого воздуха.

– Марлен, ты первый! Пошел!

Исаев как стоял, так и вывалился наружу, страшась того, что вырубится в падении. «Пятьсот раз, пятьсот два, пятьсот три…»

Рванулся парашют, разворачиваясь в белый купол, ремни дернули вялый организм, пронзая новой болью. Застонав, Исаев поглядел вдогонку самолету.

«Либерейтору» тоже было нехорошо – два мотора из четырех замирали, сбрасывая обороты. Бомбардировщик снижался, валясь то вправо, то влево.

До земли оставалось совсем немного, и Марлен поспешил сгруппироваться, сдвинуть ноги вместе. Снизу потянуло жаром, будто из печки. Удар.

Мягкий песок погасил его, но ветер тут же, наполнив купол, повалил Исаева на раненый бок. Рыча от боли, Марлен выбрался из «упряжи» и упал на колени. Ладони погрузились в обжигающий песок.

Подняв голову, Исаев увидел Лушина, бежавшего к нему грузной трусцой. Было совершенно тихо, даже гула моторов не слыхать.

А потом с запада донесся глухой хлопок, и в небо поплыл черный дым – «Либерейтор» окончил свой полет.

– Вот же ж… – выдохнул Антон, захэкавшись.

Опустившись на колени перед лежавшим Марленом, он осмотрел его раны и кое-как перевязал их. Затем, используя заимствованную наваху, вырезал из трепыхавшихся парашютов подобие накидок и платков на голову.

Обратившись в бедуинов, «лежачий и ходячий» побрели на запад.

– Если самолет не сгорел, найдем воду и сухпаи, – пыхтел Лушин, поддерживая Исаева. – А тебе нужна аптечка.

– Лопата мне нужна, – просипел Марлен, – чтоб закопать…

– Обойдешься!

Исаев шагал, изо всех сил удерживая равновесие. Голова кружилась, в груди клокотало, было паршиво. Наверное, останься он один, то залег бы где-нибудь в тени, да так бы и помер.

Но перед Лушиным было стыдно. Чертов похититель… Из-за него все… Хотя при чем тут Антон? Бдительность не надо было терять.

Марлен сопел носом, втягивая горячий воздух, а перед глазами все плыло. «Ух, как меня…»

По сторонам он не смотрел, да и что тут увидишь? Барханы? Впрочем, им немножечко везло – песчаных наметов, одолевать которые пешком тяжело даже здоровому, не было, под ногами тянулась плотная глина, усыпанная камнями. Тут главное – не споткнуться, не размозжить палец о растрескавшуюся глыбку. А по песку пусть верблюды шастают…

– Не сгорел, – выговорил Антон. – Видать, бензин кончался…

Марлен поднял голову и увидел, что осталось от «Либерейтора». По всему видать, самолет упал, кренясь на левое крыло. Плоскость отломилась – вон она, догорает. Один лучеобразный мотор «Туин уосп» укатился, выгнув лопасти винта, другой чадил еще.

Фюзеляж при падении закрутило, протащило по камням, раздирая, и ударило о невысокую скалу. Две половинки корпуса покатились буквой «V», распадаясь на части. Песок был усеян кислородными баллонами, стальными касками и прочим летным хламом.

Усадив Марлена в тень уцелевшего киля, Лушин сказал:

– Посиди пока, я гляну, что там есть.

У Исаева даже на то, чтобы кивнуть, сил не нашлось. Присев, он постарался найти такое положение, которое доставляло бы меньше всего боли.

Антон первым делом забрался в полуразрушенную носовую часть. В горячем воздухе ясно разносились звяканье, лязг, стуки, грюки…

Спотыкаясь, он вернулся с канистрой воды и парой аптечек. Рядом на песок Лушин положил пару фляжек с теплым кофе и початую бутылку виски.

– Дезинфекция, – серьезно сказал он.

– Наружное? – выдавил Исаев. – Или внутреннее?

– Чувство юмора живо, не помрешь… Прячься!

Не спрашивая, зачем и для чего, Марлен накрылся изрезанным парашютом. Киль отбрасывал густую тень, так что разглядеть человека сразу, на фоне слепящего песка, было не просто. Только вот с кем они играют в жмурки?

Гул моторов вскоре подсказал Исаеву отгадку: с востока подлетали два «Спитфайра». Сесть они не могли – единственная ровная площадка была усеяна обломками «Б-24» и черными, словно обгорелыми, камнями.