Александр Леонтьев:

С Робертом в спектакле мы взаимодействуем прекрасно. Одновременно он неформал и человек, прошедший закалку старой рокерской школы, при этом очень в чем-то современный. В хорошем смысле, у него нет комплексов. У него абсолютно здоровая самооценка, он способен к самоиронии, у него хорошее чувство юмора. По факту, он Тодда уже играет больше Михи, и в чем-то Роберт его превосходит, с театральной точки зрения. Понятно, что его пение ни в какое сравнение с Мишкиным не идет. Собственно, этого никто и не ждал.

Яков Цвиркунов:

Мишку и Роберта сравнивать нельзя. Я бы не сказал, что один заменил другого. Горшок играл Суини Тодда, но все равно публика видела в нем, в первую очередь, Горшка с его неуемной энергией. Он все равно был на сцене и фигачил, как мог и как умел. Роберт же гораздо ближе к актерской игре, нежели к рок-музыкальной составляющей. Он дал зрителям больше возможности сосредоточиться на самом повествовании, не отвлекаясь на харизму исполнителя. Наверное, это важно, потому что Роберт, притом что он поет хуже Горшка, имеет другую задачу – играть. И играет он хорошо. Весь трагизм фигуры Тодда он раскрывает в полный рост.

Павел Сажинов:

Роль Тодда была написана специально под Мишку. По большому счету ему даже играть-то не приходилось. Роберт немножечко сменил вектор. С Мишкой это был концерт-спектакль, а при Роберте, наоборот, спектакль с элементами концерта. Сейчас, поскольку постановка идет уже много лет, несмотря на всякие технические сложности, спектакль выглядит более стабильным. В первом сезоне, поскольку спектакль был новым, когда Мишка что-то забывал, он выходил из этих ситуаций по-концертному – злился и импровизировал. Иногда приходилось корректировать звучание группы прямо по ходу действия, потому что Мишка или, например, Судья сбивались в своей арии на целую четверть. Такое мог подхватить только живой коллектив, с фонограммой это невозможно в принципе. Так что первый сезон был самым нервным.

Александр Леонтьев:

Мы намеренно не хотели брать человека, который будет копировать Миху или исполнять эти песни в эстрадном ключе. Наоборот, хорошо, что Роберт не поет, а пролаивает эти песни, но в чем-то он превосходит Мишку, который играл сам себя, как Фрэнк Синатра в фильмах, где снимался. Ему не надо было особо напрягаться, он и так крутой, красивый, и публика будет в восторге в любом случае. А Роберт действительно больше похож на Тодда, в моем понимании. Он реально удачнее вписался в образ. Ты видишь перед собой не Роберта Остролуцкого в образе Тодда, а настоящего Тодда. Это очень важно для спектакля.

В плане драматургии Роберт Мишку превосходит. И ничего в этом такого удивительного нет. Предвосхищая возмущение фанатов, могу сказать: не надо думать, что твой кумир делает все лучше всех. Наверняка найдется каменщик, который лучше Горшка кладет камни, электрик, который лучше Горшка разбирается в электрощитах, и актер, который лучше Горшка играет. Единственное, я не знаю никого, кто лучше Горшка бы пел и был фронтменом. Здесь я его до сих пор считаю номером 1 – и в отечественном, и, наверное, в европейском роке.

Александр Леонтьев:

Получается, здесь я выступаю в качестве альтер эго Тодда и пою ему, пока он в темноте пытается нащупать этот голос. У нас это называется «сонные дуэты».

Александр Леонтьев:

Мишка был в своих заблуждениях твердым человеком. Если он один раз назвал собеседника как-то неправильно, его потом невозможно было исправить до конца жизни. Например, саундпродюсера Андрея Алякринского он по запарке назвал Аклярским. С тех пор тот стал для него Аклярским навсегда. И поправлять его было бессмысленно. То же самое случилось и с «Добрыми людьми». Получилось, что я ее пою в начале первого акта, а Мишка ее исполняет в начале второго в том же виде, потому что именно ее он исполнял на альбоме и на концертах. Когда я стал исполнять на концертах вторую версию, для многих это было сюрпризом, и они утверждали, что я путаю слова.

С годами отношение к замыслу мюзикла у меня не изменилось. Для меня это по-прежнему животрепещущая и крутая история. А к мюзиклу отношение поменялось. Последние пару лет я перед каждым выходом на сцену обещаю себе, что этот раз – последний. Я очень нервничаю всегда – это не мое. Я не театральный актер, мне не хватает гитары. Моя сценическая жизнь – это я с гитарой и микрофоном. Здесь же слишком большая ответственность. Столько народу, все исполняют свои партии, кто-то танцует, пляшет, паркурщики прыгают, мои музыканты играют. Поскольку гитары у меня в руках нет и мозг ничем не занят, постоянно испытываю панические атаки. Представляешь, если я забуду там слова?