– Здесь полтора этажа зачищены, – сказал он, и подмигнул.

– Тра-та-та-та, – сказал вместо ответа майор.

– Ха-ха-ха, – посмеялся шутке мужик.

Но потом перестал. Ведь майор разрядил автомат ему прямо в грудь. Гастарбайтер похрипел чуть-чуть, и, подергавшись, замер. Майор плюнул и перезарядил. Он, конечно, восхищался происходящими событиями, но относительно тех, кто в них участовал, сомнений не испытывал. Быдло, подумал майор. После чего, не глядя, дал очередь вверх. Оттуда раздалась ругань на чистейшем московском языке («а-а-а, с-у-у-к-а-а-а-а-а-а-а-а-а н-н-н-а-а-а-а-а-а») и сверху упал москвич. Майор покачал головой, вытащил из кармана еще рожок, перезарядил, и стал осторожно подниматься наверх. Чутье подсказывало ему, что где-то в здании крупная добыча.

Может, сам вице-мэр Москвы Ресин, подумал майор.

Потом вспомнил, что Ресина молдавские гастарбайтеры замуровали, живого, в нише ванной комнаты, кафелем, и поморщился. Они бесчинствуют, а ты потом оправдывайся перед западными корреспондентами, подумал майор. Но кто же там, наверху? Может, сам мэр павшей Москвы Лужков? Но нет, того, насколько знал Лоринков по слухам, – насколько слух в поверженном городе вообще может быть верным, – связали и бросили в улей с пчелами. Причем, говорят, казнью руководила его бывшая супруга, перешедшая в ряды восставших еще за полгода до взятия города. Это ее не спасло. Кто-то из таджиков узнал экс-мэршу, и ту тоже растерзала толпа… Кровь, толпа, убийство…

Майор Лоринков вздохнул, и, вспомнил домик у реки, который прикупил в прошлой жизни, – курортное местечко, Вадул-луй-Водэ, Днестр, – жену и детишек. Старшой, небось, уже в первый класс пошел, подумал майор. Младшенькая в садик ходит… На мгновение воды Днестра будто потекли по этой кремлевской лестнице и смыли трупы, гильзы, разорванные картины, прожженный местами паркет… Проклятая война, подумал майор. Вместо того, чтобы писать книжки, пить вино в подвале своего дома, издеваться над сетевыми графоманами, качаться в зале, холить и лелеять жену, да растить детей, я здесь бегаю как Рембо сраный…

Но скоро все должно кончиться, подумал он, взяв себя в руки. Кремль почти взят. Еще чуть – чуть. Совсем.

Майор глубоко вдохнул, бросился наверх на один пролет, и, стреляя от бедра, ворвался на третий этаж здания.

Там-то он и получил свою пулю.

К счастью, ранение не было смертельным. По крайней мере, таким не казалось. Так что майор, бросив в направлении предполагаемого противника гранату, быстро перевязал себя, и, чувствуя, как немеет рука, попробовал вызвать подмогу.

– Эй кто-нибудь! – заорал он изо всех сил. – На помощь!!!

– Ка-а-а-а-а-а-я помощь тебе, молда-а-а-в-а-а-а-а-а-нчик?! – спросил, издеваясь, кто-то из фсб-шников, и майор, чувствуя, что теряет кровь, от обиды едва не заплакал.

– Сейч-а-а-а-а-с па-а-а-а-атроны кончатся, и мы тебя п-а-а-а-д-ж-а-а-а-а-а-рим, – сказал кто-то из невидимых врагов-москвичей.

– Суки, фашисты, – сказал майор Лоринков.

И подумал, что надо застрелиться. Москвичи пленных не брали. В это время снизу кто-то выстрелил, причем не в майора, и, бухая берцами, пробежал на первый этаж. Значит, подумал майор Лоринков, слабея, подмога в двух этажах.

– Держись, боец! – рявкнул спаситель.

– Я тебе не боец, – сказал, страдая, майор.

– Я майор Новой Рабоче-Крестьянской Армии, Лоринков, – сказал он.

Спаситель замолчал. Зря напугал, подумал майор. Впрочем, это уже неважно. Так всегда, подумал майор. Лучшие солдаты гибнут в последний день войны… Но спаситель не пропал.

– Сынок, – сказал он.

– Сынок! – крикнул спаситель.

– Папа?! – спросил Лоринков.

– Сынок! – крикнул спаситель.

После чего попробовал прорваться, но москвичи, радуясь возможности развлечься, встретили его таким плотным огнем, что боец вынужден был отступить. Майор Лоринков успел лишь на секундочку увидеть его. Конечно, майор узнал отца… И они стали переговариваться через лестничные пролеты.

– Папа, – крикнул он отцу.

– Сынок, – крикнул Лоринков-старший.

– Ты что здесь делаешь?! – крикнул майор.

– Воюю, как видишь, – ответил Лоринков-старший. – Капитаном я…

– С понижением, полковник, – крикнул, радуясь возможности пошутить, майор Лоринков отцу, полковнику советской армии.

– Наше дело маленькое, – смеясь, ответил капитан Лоринков, и посоветовал, – не разговаривай, через полчаса подойдет мой отряд, и мы тебя вытащим.

– Никуда ты его не вытащишь, – крикнул кто-то из москвичей, – мы вам тут семейное кладбище устроим…

– Заткни пасть, сука, – в голос сказали оба Лоринкова.

– Ты давно из дома? – спросил майор отца.

– Три года как, – ответил Лоринков-старший, – я ведь как из Салехарда ехал, свой стройотряд в Молдавию возвращал, так нас под Ростовым и тормознули, сняли с поезда, говорят, мол, гастарбайтеры волнения подняли, война начинается, мы вас на всякий случай в лагерь для перемещенных…

– Я им – у меня гражданство российское, а они мне, а нам плевать, предатель…

– Настоящий концлагерь! – крикнул он.

– Ну я и сбежал! – крикнул капитан сыну.

– Три года, – прошептал тот, чувствуя, как слезы текут по его лицу.

Сам майор не был дома уже пять лет…

– Но я полгода назад с ними связывался, – крикнул капитан сыну.

– Как они? – спросил майор Лоринков чужим голосом.

– Все хорошо, – сказал отец, выстрелив пару раз в москвичей.

– А помнишь, папа, – спросил майор, чувствуя, как начинает кружиться голова, – как мы с тобой за политику спорили?

– Помню, – крикнул отец, – что я тебе говорил, накрылись они медным тазом, эти русские!

– Нет, – упрямо сказал майор, – я все равно верю, что русские это нация будущего…

– Они дали миру Толстого, Чехова, Ломоносова, да Чайковского, наконец!

– Чайковский был гомосек, – напомнил Лоринков-отец, чей голос стал, отчего-то ближе.

Сумел перебраться на один пролет, понял майор, и попробовал помочь отцу. Но даже перевернуться на бок не сумел. Главное, разговаривать, подумал майор. Иначе москвичи поймут, что он тяжело ранен, и спустятся добивать.

– Папа, – сказал он раздраженно, – и все равно русские великая нация…

– Сынок, мы же сами русские, чего ты меня грузишь-то, – сказал Лоринков-отец.

– Вот мы – великие, а насчет остальных я в глубочайших раздумьях, – сказал он.

– Да что мы все о политике, – сказал он, помолчав.

– Как там Днестр? – спросил майор.

– Все течет, – сказал отец. – Забор, кстати, покосился, так я его подправил…