За лето сопротивление проектам Макиавелли ослабло отчасти потому, что новая армия пришлась по нраву флорентийцам, и еще потому, что после смены чиновников государственные посты заняли друзья Содерини. Тем временем Никколо неустанно ходатайствовал о том, чтобы его предложения одобрили. Так, 5 октября по дороге в Болонью, следуя за папой римским и его свитой, он напишет Десятке: «Если Ваша Светлость уже видела пехоту герцога Урбинского и Нанни [Мораттини], то не устыдится своего ополчения и не станет его презирать». Настойчивые попытки Макиавелли доказать преимущества ополчения наконец принесли первые плоды: 11 октября Бьяджо Буонаккорси сообщил Никколо, что благодаря его замечаниям «корабль вскоре спустят на воду», и добавил, что в связи с переменами в составе Десятки возникли условия более благоприятные для принятия его законопроекта.

В итоге 6 декабря 1506 года Большой Совет и Совет Восьми большинством голосов принял решение учредить Комиссию Девяти по делам флорентийского ополчения (Nove ufficiali dell'ordinanza e milizia fiorentina), орган, руководивший национальной армией Флоренции в мирное время, — обычно его называли комиссией Девяти. Принятый закон воплотил в себе большинство предложений Макиавелли, хотя ограничение в 10 тысяч солдат свидетельствует о достигнутом компромиссе, устраивавшем и тех, кто, подобно Никколо, стремился ввести всеобщую воинскую повинность, и тех, кто ратовал за выборочный призыв.

Закон о создании ополчения также привел к возникновению целого ряда сдержек и противовесов. С началом войны руководство армией передавалось комиссии Десяти. Избранные правительством представители надзирали за командирами различных подразделений, тогда как избранные комиссией офицеры вступали в должность лишь с одобрения Синьории и Совета Восьми. Чтобы гарантировать власть республики, ополчение контролировалось группой профессиональных солдат под командованием чужестранца. Пока что эту роль исполнял дон Мигель де Корелла, но затем из-за многочисленных злоупотреблений он без промедления был снят с должности, а вскоре его неистовая жизнь оборвалась в заурядной драке с одним из своих земляков.

Для Макиавелли принятый закон об ополчении стал убедительным доказательством его личной победы, которая стала еще весомее в связи с тем, что секретарем новой комиссии станет он сам. 15 декабря 1506 года кардинал Содерини написал Никколо радостное письмо, в котором денежные ассигнования назвал «Божьим даром» и превозносил «великую роль» Макиавелли. Конечно, Флоренция все еще зависела от профессиональных солдат, особенно это касалось кавалерии: ополчение представляло собой пешую армию, обучать которую было сравнительно легко, тогда как на подготовку кавалериста уходила уйма времени. Очевидно, Макиавелли собирался заняться и этой проблемой, но в более подходящее время. А пока что он был вполне удовлетворен тем, что сумел убедить флорентийцев согласиться с предложенным им нововведением. Со временем противники новой армии уймутся, особенно когда станет ясно, что Содерини не вправе управлять ополчением по собственному желанию; более того, рано или поздно в состав Девятки войдут многие враги гонфалоньера. И все же — как выяснится впоследствии — ненависть противников Содерини к Макиавелли, несомненно, усилилась.

Оценить истинный вклад ополчения в жизнь Флоренции нелегко, в особенности после тяжелейшего поражения, случившегося несколько лет спустя. Армию критиковали за устаревшее оружие и методы подготовки, помогавшие швейцарцам побеждать в Бургундских войнах 1474–1477 годов: огнестрельное оружие имели не более 10 процентов ополченцев, и все надежды возлагались на боевые порядки, в которых преобладали пикинеры. Но эффективность этой тактики опровергли в битве при Чериньоле массированные залпы испанских стрелков и атаки легкой пехоты, вооруженной мечами и баклерами. Однако этот урок еще предстояло усвоить. Даже прославленный Фабрицио Колонна, которого Содерини дважды выдвигал на пост командующего флорентийскими войсками и который позднее станет одним из собеседников в трактате Макиавелли «О военном искусстве», прямо заявил, что своим успехом испанцы обязаны скорее полевым укреплениям, нежели «действиям солдат и доблести командиров».

Следует отметить, что пика была наилучшим оружием для неопытных новобранцев, в особенности если их обучали приемам раз в месяц. К счастью, флорентийское ополчение никогда не участвовало в учениях целиком, и даже в проходившем дважды в год общем смотре (mostre grosse) были задействованы лишь несколько рот. Более того, флорентийские политики, одержимые страхом государственного переворота, создали громоздкую структуру управления, а часто сменявшиеся капитаны зачастую даже не успевали как следует узнать своих подчиненных. Макиавелли считал, что в подобных условиях ополченцы «всегда будут не уверены в своих командирах и скорее подчинятся власти государства, нежели авторитету отдельных людей». Присяга на Евангелии, которую приносили солдаты во время общего смотра, едва ли могла свести на нет недостатки, равно как и отсутствие всякой платы за службу. Но поскольку швейцарцы создали победоносную армию, причем с еще большими ограничениями, продиктованными относительной независимостью кантонов конфедерации, логично было предположить, что подобного результата можно достичь и в Тоскане. В конце концов, швейцарская армия, согласно Макиавелли, сравнима с древнеримской, и Никколо был убежден в том, что ополченцам можно привить гражданскую доблесть древних римлян.

По иронии судьбы Макиавелли также отметит и то, как швейцарцы были разбиты в Южной Италии, когда испанская легкая пехота, прорвавшись через ряды пикинеров, перебила противника в ближнем бою подобно тому, как римляне побеждали македонскую фалангу. Однако поиски Макиавелли современного ему аналога Древнего Рима так и оставались бесплодными.

Летом 1506 года ополчение было не единственной заботой Макиавелли. Говорили, что папа Юлий II бросил в Тибр ключи Святого Петра, чтобы покрепче сжать его меч.[46] Понтифик, несомненно, был от природы человеком воинственным и с первых дней своего правления провозгласил, что желает вернуть церковные владения, по разным причинам утраченные за последние десятилетия. Но чтобы добиться своего, ему нужно было действовать осмотрительно, особенно если дело касалось венецианцев, захвативших к тому времени ряд городов в Романье. Однако Юлий II прошел ту же школу жизни, что и его дядя Сикст IV, который прославился тем, что оказывал протекцию своим родственникам, и считался самым продажным понтификом за всю историю папства (хоть он и выжил в условиях жесточайшей конкуренции). Несмотря на подлый нрав, усвоив уроки проб, ошибок и изгнания, Юлий II научился выжидать и наносить удар лишь в самый подходящий момент. Все эти качества он сочетал с грубой властностью и умением действовать стремительно, что изумляло его современников, в том числе и Макиавелли.