Лишь подсохли дороги, как царевен Киру с Ириной и царевичей Бориса с Романом начали готовить в Константинополь. Караван составлялся длинный — множество красивых кибиток, в них полно царедворцев, фрейлины, лакеи, лекарь, пекарь и так далее. Целый полк дружинников. Хлопоты по сборам заняли неделю.

В это время прибыл евнух Пётр Фока во главе десятитысячного войска. Византийцев пришлось размещать в близлежащих к Великой Преславе селениях; воины от скуки начали пошаливать — отнимать у крестьян овец, портить местных девок и лупить местных мужиков. А тем более состоял экспедиционный корпус на две трети из наёмников: из грузин, армян и хорватов — с ними трудно было договориться. Приходилось спешить с выступлением против русских.

Но сначала проводили в дорогу наследников. Ранним мартовским утром царь спустился по ступеням дворца. Лёгкий ветерок теребил его бороду, распушал мех на шапке, шевелил мантию из красной парчи. Драгоценности сверкали на солнце. Сзади стояли: патриарх, члены боярского совета, «малые» бояре — не входившие в совет, Пётр Фока, мелкие придворные. Суетились слуги. Кони каравана, запряжённые цугом, нервно перебирали копытами.

Щурились от солнца наследники: старший сын Борис — чернобровый красивый мальчик лет тринадцати, мало похожий на отца, не такой ширококостный, с узким приветливым лицом; младший сын Роман — пухлый, весёлый, добрый, между верхними резцами — расщелина, делавшая его похожим на зайца; старшая дочь Ирина — ей недавно исполнилось двенадцать, и она находилась в стадии «гадкого утёнка» — с длинным нескладным телом, нервными руками и стеснительными ужимками; Кира — младшая дочь, десяти лет, хитрая и скрытная. В золотом расшитой одежде, с волосами, смазанными жиром, дети царя Петра выглядели забавно, чересчур по-взрослому.

Проведя ладонью по бороде, их напутствовал отец:

— Ну, пора, пора. Раньше уедете — раньше приедете. Будьте благоразумны, помните, что вы — отпрыски болгарского самодержца, представители великой страны, слава её и честь. Соблюдайте приличия, ревностно учитесь, набирайтесь мудрости: знания, полученные в Константинополе, пригодятся на родине. Ты, Борис, будешь коронован после меня. Начинай готовиться с юных лет. Наблюдай, запоминай, всё процеживай через ум — лучшее бери, скверное отбрасывай. Не шали, Роман. Баловаться — грех. Вы за ним смотрите, пожалуйста, он ещё такой невоспитанный... Дочери мои! Вы должны понимать, что у вас — особая доля. Если братья ваши едут в Константинополь просто учиться, черпать знания в центре православного мира, вы, помимо учёбы, станете невестами молодых правителей Романии. Это и почётно, и очень ответственно. Прежде всего, должны приглянуться — и Василию с Константином, и императрице, и Полиевкту. Заслужить доверие. Оправдать надежды. Я надеюсь на вас. Ваша покойная мать Мария смотрит на всех с небес, радуется вашему грядущему счастью. Да хранит вас Господь! Дети мои любимые... Что ж, давайте поцелуемся на прощание — когда свидимся ещё!.. — И, смахнув слезу, царь пошёл обнимать наследников.

Вместе с ним всплакнула Ирина — и не столько по причине отъезда (путешествие и дальнейшее замужество волновали её самым положительным образом), сколько от упоминания матери — девочка любила её, и скоропостижная смерть царицы до сих пор, по прошествии двух лет, жгла и мучила. А Роман разрыдался в голос: он хотя и мало что понял из напутственной речи, но предчувствие чего-то ужасного больно поразило его, сжало сердце и исторгло слёзы. Старший сын обнимался сдержанно, как и подобает преемнику; Кира ткнулась в бороду отца, фыркнула, сказала: «Хорошо, что я младшая. Младший, Константин, говорят, красивее, чем Василий». — «Ничего, ничего», — невпопад утешил её Пётр.

Погрузились в кибитки, царь взмахнул платком, и процессия тронулась. Патриарх осенил караван крестным знамением... Знали бы они, где окажутся через несколько лет: кто в могиле, кто в плену, кто в монастыре!.. Но об этом позже.

А тогда, в марте 969 года, собирались идти на русских. Состоялся разговор меж двумя Петрами — византийским стратопедархом и болгарским царём.

— Надо действовать стремительно, — говорил болгарин. — Нам известно, что Свенельд собирает дань в районе Доростола. А в Переяславце остался Калокир с воеводой Вовком. Выгодный момент, чтобы их накрыть.

— А не лучше ли вначале разбить Свенельда? — рассуждал вслух скопец. — Доростол ближе и доступнее.

— Но зато лучше укреплён. Выдержит вполне многомесячную осаду. А тем временем Вовк придёт на помощь. Да ещё, не дай Бог, возвратится Святослав! Нет, любезный тёзка, надо начинать с Переяславца. А затем оставшихся русских мы запрём в Доростоле. Голодом уморим и жаждой, изведём атаками. Быстренько сдадутся.

Византиец задумался. Серое его лицо, на котором не росли волосы, было морщинисто и болезненно. Глубоко посаженные глаза излучали отрицательную энергию. Вечно влажные губы выгибались вперёд, как у негра. Царь старался не смотреть на посланца Константинополя: вид скопца был довольно мерзок.

— Да, согласен, — подытожил евнух. — Мы пойдём на Переяславец. Выступим немедленно. Калокир нужен мне живьём. В клетке, как животное, привезу его василевсу Убивать мы патрикия вряд ли станем. Это было бы лёгкой карой за его предательство.

Царь невольно вздрогнул. «Господи, — подумал монарх, — с кем приходится сотрудничать, дабы отстоян, свободу Болгарии!» Он не понимал, что высоких целей невозможно достичь низменными средствами.

План внезапного нападения на Переяславец евнух выполнил отменно. Он ударил с юго-востока — с неожиданной стороны, чем посеял панику в русском войске. Подготовиться к ответному бою не было возможности. Византийцы лезли на стены города по специально заготовленным лестницам. Разобрали брёвна. И в образовавшийся проём проскакала конница. Завязались уличные бои.

— В Доростол! — кричал Калокир, бегая по княжьему дворцу в развевающейся мантии. — Надо уходить в Доростол!

— Я людей не брошу, — Вовк уже в кольчуге и шлеме залезал на коня. — Бьёмся до последнего.

— Идиот! — потрясал кулаками патрикий. — Ты уложишь тысячу; ничего не достигнув. Преимущество на их стороне. Надо отступить. Погрузить оставшихся на ладьи и подняться вверх по Дунаю — до Доростола. Мы спасём дружину. И соединимся с людьми Свенельда. Сгруппируемся — и тогда ударим. Надо проиграть, а потом сквитаться.

Вовк, гарцуя, ответил:

— Ты неправ, неправ. Сил пока достаточно. Уходи один. Мы тебя прикроем. Доберись до Свенельда, пусть идёт к нам на выручку. Длительную осаду мы, конечно, не выдержим.

И, взмахнув рукой, поскакал в сторону воюющих.

Положение было критическое. Часть стены горела. Трупы лошадей и людей в лужах крови валялись. Рядом бились ещё живые, молотя друг друга палицами и саблями. Стрелы свистели в воздухе. Раздавались крики, ругательства, стоны, ржанье. Вовк повёл дружину