Либерти нежно поглаживала его плечи.

— У меня странное ощущение — совсем не то, что я ожидала. Прошлый раз мне совсем не было больно.

Дэрвуд едва слышно выругался и попробовал выйти из нее:

— Черт, я даже не предполагал. Да откуда мне было знать? Очень больно?

Но она только крепче обвила вокруг него ноги:

— Нет-нет, не уходите, умоляю, не надо.

— Либерти… — Он взял ее лицо в ладони.

Она затрясла головой:

— Ну пожалуйста, умоляю. Мне кажется, если вы выйдете, я тотчас умру.

Она прильнула к нему вплотную, и тело ее сотрясла сладостная дрожь.

У Эллиота невольно вырвался стон. О Боже, эта женщина доведет его до помешательства!

— Не делайте этого, иначе я за себя не ручаюсь.

— Я же не сама, — виновато пролепетала она, и вновь ее сотрясла любовная дрожь.

Эта ничем не сдерживаемая страсть бурным потоком снесла между ними последние преграды.

— Да простит меня Бог, Либерти, я тоже больше не могу, — сказал он и сильным рывком глубже вошел в нее.

Либерти прижалась к нему, и они вдвоем начали восхождение к вершинам экстаза. Дэрвуд ощущал ее страсть, ощущал ее упоительное, податливое тело, чувствовал, с какой жаждой она устремлялась ему навстречу, чтобы он мог как можно глубже войти в нее, словно ее увлек за собой магический поток, что перетекал между их телами.

В зеркале над камином он заметил собственное лицо и поразился увиденному. Искаженные страстью черты были резкими и угловатыми. И, как ни хотелось ему доставить Либерти максимум наслаждения, он уже не мог совладать с потребностями собственного тела и даже застонал, мучимый любовной жаждой.

— Больше не могу, — шептал он. Его голос рвался из его груди хриплым стоном.

— Умоляю, Эллиот, ну пожалуйста. — Либерти льнула к нему.

Испустив первобытный вопль, он весь прогнулся и изверг в нее мощный фонтан семени. Горячая влага наполнила ее, как сосуд. А Дэрвуд ощутил себя полностью опустошенным как духовно, так и физически. Спрятав лицо у него на груди, Либерти обняла его за плечи.

Испустив последний стон, он рухнул на нее, прижав всем своим весом к дивану. Его руки поглаживали холмики ее груди.

Прошло какое-то время, прежде чем он поднял голову, чтобы взглянуть ей в глаза. Взгляд Либерти был затуманен, губы припухли от поцелуев. Дэрвуд вспомнил, с каким эгоизмом он игнорировал призывы, которые ему посылало ее тело. В порыве ненасытной жажды он сделал ей больно.

— С вами все в порядке? — наконец спросил он.

— Да, конечно, — кивнула она.

Никаких упреков. Но Дэрвуд почувствовал укор совести. Казалось, Либерти и в голову не могло прийти, что она должна обидеться на него за жестокость. Он нежно убрал ей с лица волосы.

— Я сделал вам больно. Почему вы не сказали, что никогда не были с мужчиной? — спросил он и заметил, как тотчас погрустнело ее лицо, а взгляд стал отстраненным.

— Разве это что-нибудь меняет? — еле слышно прошептала она.

— Не уверен, — чистосердечно признался он. Несколько долгих минут он всматривался в ее лицо, после чего поднялся. Негромко выругавшись, быстро поправил на себе одежду.

Дэрвуд взял с дивана шерстяной плед и набросил на полуобнаженное тело Либерти. Каким идиотом он был! Она подарила ему самое драгоценное, что у нее было, а он взял и грубо смял этот бесценный дар! Мучимый угрызениями совести, Эллиот привлек Либерти к груди.

— Я поступил как последний негодяй. Простите меня, миледи.

— Эллиот, куда вы меня несете? — изумилась Либерти, когда он подхватил ее на руки.

— В постель.

Она устремила на него пристальный взгляд:

— Наверное, вы сердитесь на меня за то, что я не предупредила вас, что Ховард не был моим любовником.

О Боже, как больно слышать ее слова! Он все еще никак не мог отдышаться, сердце по-прежнему бешено колотилось в груди. Как ненавистен он самому себе. У него даже закружилась голова, и он с трудом удержался на ногах.

— Ничуть. — Вот и все, что он выдавил из себя. Ногой открыв дверь библиотеки, зашагал вверх по ступенькам лестницы.

Либерти попыталась высвободиться:

— Неправда, я ведь вижу по вашим глазам, что вы на меня сердиты.

Он приостановился, чтобы заглянуть ей в глаза:

— Не сержусь, клянусь!

— Но ведь вы…

Он не дал ей договорить:

— Я сделал вам больно. — Голос его звучал глухо. — Если бы знал истинное положение вещей, вам все равно было бы больно, но, клянусь, я действовал бы гораздо осторожнее.

— Мне было не слишком больно. Я даже испытала наслаждение. Конечно, не столь восхитительно, как в первый раз. Но я нахожу то, что произошло между нами сегодня, весьма приятным.

— Это должно быть не просто приятным. Не будь я жесток по отношению к вам, постарался бы свести неприятные ощущения до минимума. Вы уверены, что с вами все в порядке?

— Разумеется.

Шагая по ступенькам лестницы, Дэрвуд не проронил ни слова, пока не донес Либерти до постели. Ловкими движениями принялся снимать с нее платье. Она при этом поежилась, и он вновь ощутил укор совести.

— Я не собираюсь вновь делать вам больно.

— Я знаю.

Он было собрался снять с нее корсет, но она остановила его руки:

— Эллиот, прошу, не надо. Он замер на месте.

— Вы не хотите, чтобы я помог вам снять белье?

— Хочу, чтобы вы со мной поговорили.

С его губ слетел слабый стон. Эллиот был смущен той страстью, что клокотала в глубинах его существа. В эти мгновения ему меньше всего хотелось разговоров. В итоге дело кончится тем, что она расплачется, он же, со свойственной ему прямолинейностью и отсутствием такта, оскорбит ее в лучших чувствах. Он ведь и без того причинил ей сегодня физические страдания. Что еще хуже, он обещал ей, что не станет склонять ее к материнству, но в своей едва ли не мальчишеской страсти обладать ею не сумел предохранить ее от возможного зачатия. И если Либерти заведет с ним разговор на сердечные темы, ему наверняка не устоять перед соблазном, и он, вновь закипев, совершит то, что уже совершил.

Но он не мог отвернуться от молчаливой мольбы, которую прочел в ее глазах. Он внутренне весь напрягся, ложась рядом с нею в постель. В голове тем временем прокручивал несколько десятков советов, которые получил за свою жизнь относительно того, как надо обходиться с прекрасным полом. Гаррик уверял его, что самое главное в этом деле — чувственность. Эллиот на секунду задумался, а затем произнес:

— Вы потрясли меня сегодня, Либерти. Вы большая мастерица преподносить мне сюрпризы. Причем не всегда приятные. Я настоящий дурак — предполагал то, что на самом деле оказалось совсем не так. В спешке сделал вам больно. И потому если я сердит, то только на самого себя. Только слепец не увидел бы очевидного.