Знаю, я трусиха.

То есть… Я думаю, что я трусиха. Избегать чего-то, что точно будет ошибкой, но чего ты при этом желаешь всем сердцем – это трусость или смелость?

Как бы то ни было, Кэл принял мое поведение за отказ, что вполне резонно. Хотя я просто пыталась не пересечь ту размытую грань.

Вот уже целую неделю он почти не говорит со мной, только отдает приказы или ругает меня за что-то, что я то ли делала, то ли нет. Это нечестно.

И я очень по нему скучаю.

Кэл останавливается и со вздохом скребет щетину.

– А что?

– Ну в выходные будет проходить осенняя ярмарка – Праздник урожая. Я подумала, может, ты захочешь сходить. – Я сглатываю. – Со мной.

Он отвечает меня красноречивым взглядом.

В прошлый раз мы ходили на ярмарку с Эммой. Мы были такими молодыми и беззаботными – лакомились розовой и голубой сахарной ватой, ели чуррос, пока живот не заболит, смеялись на колесе обозрения, свободные и беспечные.

Мы наслаждались жизнью.

Жаждали приключений.

Мы любили мир вокруг – все под солнцем, луной и звездами. Мы любили друг друга.

Это было в выходные перед Днем поминовения.

В выходные перед тем, как…

– У меня другие планы, – говорит он наконец.

Ох. Я тереблю прядь волос и перекидываю ее через плечо.

– А, хорошо, без проблем. Какие планы? Что-то интересное?

– Свидание.

Свидание.

Свидание.

Меня пронзает тревога. Впивается мне в сердце острыми клыками. Я стараюсь не подавать виду, не съежиться, будто укус был ядовитым. Но Кэл, очевидно, замечает, как сильно меня ранили его слова.

Другой мужчина, наверное, порадовался бы такой реакции. Стал бы сыпать соль на рану.

Позлорадствовал бы.

Но Кэл лишь смотрит вниз, на грязные ботинки, потом – снова на меня, и качает головой. Его взгляд смягчается.

– Прости, я не это имел в виду. – Кэл сжимает челюсти. – Мы с Джолин пропустим по стаканчику в баре. Поболтаем, вот и все.

Меня это не очень-то утешает. Но все же он заметил темные тучи в моих глазах и попытался смягчить удар. Я едва заметно улыбаюсь.

– Конечно. Хорошего вам вечера.

– Да… И тебе.

Кэл кивает, меряет меня взглядом с ног до головы и снова отворачивается.

Я окликаю его.

Я окликаю его, потому что не сказала самого главного.

– Я просто… – Чувства комком застревают у меня в горле. Я чувствую себя невероятно глупо, но ничего не могу поделать, и прикусываю губу. Отвожу взгляд, когда Кэл снова останавливается, но не поворачивается ко мне. Потом я делаю глубокий вдох и говорю:

– Я просто скучаю по тебе.

Он будто обращается в камень. Мускулы на его спине движутся, когда он сжимает руку в кулак.

Он не оборачивается. Просто говорит, глядя в пол:

– Я думаю… Что нельзя скучать по тому, что никогда не было твоим.

С этими словами он заходит в кабинет, сжимая в руке папку.

Слезы застилают мне глаза, и я чувствую себя еще глупее, но единственное, о чем я думаю, единственное, что я хотела бы сказать…

Но ты был моим, Кэл. Ты был моим восемь прекрасных лет.

Вечером я сижу на диване, одетая в пушистый свитер, оставляющий одно плечо открытым, – идеальная одежда для душевной боли, – и ковыряюсь в миске с салатом. Нервы не дают мне насладиться едой. Пока я переключаю каналы один за другим, мой телефон пищит, уведомляя о новом сообщении. Зефирка приподнимает морду с моих колен. Я выуживаю телефон из промежутка между подушками.

Сдувая с лица прядь волос, я открываю сообщение.

Кэл:

Я у твоего дома.

У меня уходит пара секунд, чтобы осознать прочитанное.

Мои пальцы замирают над клавиатурой, а глаза прыгают туда-сюда между словами. Потом я вскакиваю, приглаживаю волосы и спешу к окну. И правда – Кэл стоит снаружи, прислонившись к мотоциклу и скрестив руки. Он одет в коричневую кожаную куртку и синие джинсы, и растрепавшаяся от ветра шевелюра только добавляет ему привлекательности. Он проводит рукой по волосам, поглядывая на экран телефона. Заходящее солнце окрашивает его в золотисто-персиковый оттенок, сглаживая острые углы.

Я судорожно сглатываю.

Поправив волосы, я подхожу к входной двери и выглядываю наружу, ловя его взгляд.

– Кэл.

Порыв ветра уносит звуки моего голоса, но Кэл все равно меня слышит.

– Поехали на твою ярмарку, – говорит он, выпрямляясь и пряча руки в карманы куртки. – Собирайся, я подожду.

– Я думала…

– Собирайся, Люси.

Со второго раза я все же слушаюсь. Поспешно проверяю, что у собак в мисках достаточно воды, поправляю размазавшуюся тушь, опшикиваю себя спреем с запахом груши и сахарного тростника и меняю покрытые собачьей шерстью легинсы на узкие светлые джинсы. Зашнуровав замшевые ботинки, я хватаю сумку и выбегаю из дома, направляясь к своему «фольксвагену».

– Садись ко мне, – говорит Кэл, делая шаг в мою сторону и протягивая шлем. – Тут недалеко.

Как ни странно, в этот раз меня охватывает не страх, а предвкушение. Я с улыбкой киваю и подхожу к мотоциклу. Кэл напяливает на меня шлем и снова помогает застегнуть ремешок.

По моему телу пробегает дрожь, когда он касается мозолистым пальцем моего подбородка.

– А… как насчет твоей встречи с Джолин?

– Мои планы изменились.

Он говорит совсем непринужденно, будто это что-то само собой разумеющееся. Но мое сердце колотится быстрей.

– Она не расстроилась? – спрашиваю я.

– Нет, – коротко отвечает Кэл.

Я залезаю на мотоцикл и сажусь поближе к Кэлу, обхватывая его руками. Он пододвигает меня еще ближе, но на этот раз его рука ложится скорее мне на ягодицу, чем на бедро.

Мое дыхание снова сбивается. Я стараюсь не дрожать.

– Все нормально?

– Нормально, – отвечаю я и слегка его сжимаю.

Мы трогаемся, и я тону в рокоте мотора, в осеннем ветерке, несущем запах костров и недавнего дождя, а также в древесном аромате одеколона. Волосы Кэла развеваются в такт биению моего сердца, и мне отчаянно хочется до них дотронуться. Я сжимаю сцепленные ладони, чтобы побороть искушение.

Усмирить ветер все равно не выйдет.

Мы доезжаем до ярмарки за десять минут и останавливаемся на дальнем конце грязной парковки; вездесущий запах жареных закусок почти перекрывает аромат Кэла. Тот спрыгивает с мотоцикла и забирает у меня шлем.

На миг мы оба замираем, встретившись взглядами. Воспоминания возвращаются, обрушиваясь на нас водопадом потерянного времени. Я мысленно говорю себе, что я уже не та тринадцатилетняя девчонка, по уши влюбленная в соседского парня, и что Эмма