Поппи смотрела, как бабушка прижала палец к подоконнику, и с него спустился большой, почти прозрачный паук.

– Пряди на здоровье, маленький друг, – прошептала бабушка, и паук, будто подхваченный её дыханием, убежал в ближайший угол и принялся плести себе логово.

– Когда твоя мама была маленькой, – начала рассказывать бабушка, – она была очень доброй, совсем как ты. Когда мальчики в школе ради смеха отрывали у мух крылышки, она приходила домой в слезах! И если кого-то обижали, задирали или игнорировали, они становились друзьями Джози. У неё было особое чутье находить в людях то, чего больше никто не видел. Вы в этом с ней похожи.

Поппи знала, что она имеет в виду Эразмуса.

Бабушка кривовато улыбнулась. По её морщинистым щекам скатились две крупные слезы.

– Она никогда не позволяла мне протирать подоконники. Никогда. Это была единственная вещь, от которой она не отступала, хоть тресни. И я никогда не настаивала. Пока я жива, паукам будет всегда позволено обживать углы этих окон.

Она будто говорила о ком-то другом, не о маме, которую знала Поппи. Не в том смысле, что мама не была доброй. Она работала волонтером в приютах для бездомных. Но мама никогда бы не оставила подоконник зарастать паутиной. Подоконники в их доме были всегда натерты до зеркального блеска.

Бабушка достала из рукава платочек и шумно высморкалась.

– Достаточно, – сказала она Поппи. – Я принесу тебе горячего какао, а затем – отбой.

Допив какао, Поппи легла и натянула одеяло до самого носа. Сердце легонько затрепетало, будто вздыхая, и затем притихло, заснув. Но Поппи не оставляли мысли о папе, спящем каждую ночь с включённым ночником.

Хорошо, что бабушка больше ничего не сказала, иначе сердце Поппи могло и не выдержать. Но по правде говоря, мистер Слаб, серьёзный и бережливый мужчина, который сам себе делал стрижку, заправлял рубашку в штаны и надевал сандалии на носки, каждую ночь засыпал в обнимку с любимым платьем жены. Тем самым зелёным платьем, что её мать сшила для дочери из лучшего хеллиганского шёлка.

Тринадцать Доказательство

Проведя все выходные в библиотеке, уткнувшись носом в книги, в понедельник утром Поппи сложила в рюкзак всё, что могло хотя бы отдалённо оказаться полезным в предстоящем задании. Она обещала на большой перемене помочь Эразмусу восстановить утраченные записи. По всей видимости, ему было известно некое место, где их никто бы не побеспокоил.

Она составила список содержимого рюкзака:

Поппи доставала из холодильника обед, когда папа вышел из своей комнаты. Его волосы были встрёпанными, а глаза красными, будто он не спал всю ночь. Он выглядел так с той самой вспышки гнева Поппи на кухне.

– Я её подвезу, – сказал папа бабушке, заправляя рубашку в штаны и надевая ремень. Не глядя на Поппи, он снял с крючка у входной двери ключи и ушёл ждать её в своём автомобиле неприглядного цвета.

Поездка до школы прошла в тишине. Ни разговоров. Ни мычания в такт играющим по радио песням.

Лишь когда машина свернула влево на школьную подъездную дорогу и по бокам замелькали высокие деревья, Поппи внезапно осенило, что им пора прощаться.

Эразмус поджидал её в конце дороги, держась за лямки ранца, будто ему было пять и сегодня его первый день в школе. Папа припарковался рядом со школьным автобусом, и Эразмус энергично замахал рукой, как если бы не приветствовал её, а прощался навеки.

Поппи постаралась не воспринять это как дурное предзнаменование.

– Ну что ж, увидимся через пару месяцев, – сказал папа, глядя на странно машущего мальчика. – Я знаю, это не должно было занять столько времени, но…

Поппи приоткрыла рот, чтобы спросить, есть ли шанс, что он вернётся раньше, но передумала.

– Это Эразмус, – вместо этого сказала она в надежде, что это рассеет висящее в воздухе напряжение.

– Ты опоздаешь, – сжал руль папа, будто ему не терпелось уехать.

– Насчёт того, что я тогда сказала… – начала Поппи.

Но папа перебил её, даже не посмотрев в её сторону:

– Ты опоздаешь. И приглядывай за бабушкой. Ты ей сейчас нужна.

Поппи вышла из машины. Сердце ныло, и на душе было горько. Она хотела, чтобы папа крепко её обнял. Она хотела спросить, почему он отдалился и зачем ему в жизни кто-то ещё, если у него уже есть она. Она хотела всё ему объяснить. Он наверняка бы понял. Но она и моргнуть не успела, как дверь захлопнулась, и папа снова превратился в расплывчатое пятнышко цвета соплей в конце дороги. Он спешил назад, в мир юристов, встреч и бессонных ночей, проведённых за составлением контрактов. В мир, где Поппи и папа вместе не уживались.

– Это был твой папа? – спросил Эразмус.

– Именно, – отозвалась Поппи, пока они шли через школьный двор.

– Встреться со мной ровно в половине первого позади загона для оленей, – сказал он, глядя в небо.

Загон находился на самом краю школьной территории, на границе с Загадочным лесом.

– Хорошо, – прошептала Поппи.

К ним направлялась Реджина Покс. И что было ещё ужаснее, она раздавала листовки.

– Ах да, – повернулся к Поппи Эразмус. – Реджина устраивает у себя дома вечеринку в честь дня рождения в стиле Хеллоуина, и я хочу, чтобы ты пошла со мной.

– Ха! – фыркнула Поппи. – Если она пригласит хотя бы кого-то из нас, можешь весь следующий месяц звать меня мистером Задницей.

– Идёт, – весело откликнулся Эразмус. – Эй, Реджина!

– Ты что творишь? – прошипела Поппи уголком рта.

Реджина закончила раздавать листовки группе восторженных и разомлевших от её внимания девочек и прошествовала к ним, с предвкушением облизнув губы.