Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ага! От Мальцова! Он взаправду граф?
– Граф. Его сиятельство. Ну, давай депешу!
– Не-а, не дам. У меня идентификатора нету. А каждому на слово верить – проторгуешься, – курьер, несмотря на юный возраст, оказался человеком практичным. – Она на почте, 6-е отделение. Вот извещение, – он сунул Лючано мятый корешок, исписанный по-террафимски: значки и загогулинки, похожие на птичьи следы. – Велено сказать, чтобы вы сами получили. Тут рядом! Пошли, я провожу…
Мальчишка поминутно озирался, шмыгая носом. Его нервозность раздражала. Хотелось отвесить торопыге подзатыльник. Вдвойне нервировало то, что снова не удавалось понять, откуда растут корни раздражения: из реальных причин – или благодаря влиянию проклятого «ошейника».
– Ну, чего вы стоите? Пошли! Депеша же!
Татуировка начала дико свербеть. Зуд проник в поры, быстро растекаясь по телу. Голова закружилась, стало легко-легко, словно гравитацию отменили приказом по Галактике. Перед глазами вспыхнул и рассыпался звездный фейерверк.
– Вы чего? Эй, вы чего?!
«Ничего, – хотел ответить Лючано. – Сейчас пойдем.»
Но не успел.
Шарль Касхоун, историк, автор «Принципов свободы», утверждал, что Первую Куклу изобрела Первая Девочка, реализуя материнский инстинкт. Таким образом кукла стала прообразом человека, а ее взаимоотношения с девочкой – прообразом творчества в целом, и театрального искусства в частности.
Современник Касхоуна, искусствовед Ингре Тинжан выдвинул альтернативную гипотезу. По Тинжану, кукла есть результат желания Первого Верующего создать образ Первобожества – образ подвижный и доступный, позволяющий, так сказать, обеим сторонам «дергать за ниточки».
Сторонники каждой из версий по сей день ведут яростные споры.
А девочки играют в куклы.
И фанатики воздвигают идолов.
– Движение на трассах в районе Хвостовой Трещотки будет восстановлено в полном объеме в течение ближайших суток. Для зачистки района направлен патрульный крейсер класса «Ведьмак» с рейдером поддержки. Администрация космопорта приносит извинения…
Дождавшись, пока чмокнет дезинфицирующая мембрана, профессор Штильнер взял с ленты транспортера саквояж и картонку со шляпой. Шляпу он купил по дороге, во время пересадки на дикой, варварской Кемчуге, и теперь недоумевал: зачем?
Шляп он не носил.
В целом рейс получился ужасным. С первой минуты полета разыгралась мигрень. Болеутолители, рекомендованные корабельным диагностером, помогали, как мертвому – припарки. От лекарств, а главное, от каленых гвоздей, по шляпку вбитых в темя, Штильнер впал в депрессию: хотелось стать жертвой террористического акта. Кормили на лайнере сносно, но злоупотребляли специями. К рыбе отказались подать лимон. Дама из соседней каюты, женщина выдающаяся во всех отношениях, очень хотела замуж. В четвертый раз по законам Мондонги; в шестнадцатый – по законам Сивана.
Объектом своих матримониальных притязаний она выбрала сами понимаете кого, усугубляя депрессию профессора и вынуждая к затворничеству.
К счастью, дама сошла на Магхе, оставив Штильнеру письмо.
Письмо он утилизировал, не читая.
Две пересадки лишь усилили отвратительное настроение. На Хиззаце всех пассажиров, ожидающих старта, бесплатно увеселяли в честь рождения правнучки у местного верфевладельца Берсаля. Шесть часов песен, танцев, комических скетчей, галлюциногенных взаимо-губок, выпивки на дармовщину и прочего насилия над свободной личностью – это, знаете ли, слишком. А на Кемчуге, где профессор и обзавелся дурацкой шляпой, он стал свидетелем драки между горцами-аборигенами, охранниками тамошней тюрьмы, и троицей охотников с Честера.
Горцам не повезло: охотники оказались модификантами, людьми строгих нравов, со втяжными когтями и гормональными ускорителями реакций. В результате конфликт быстро исчерпал себя. Костюм пришлось отдать в химчистку: невольного очевидца с ног до головы забрызгало кровью.
– Пассажиров, отбывающих рейсом 97/31 Китта – Хордад – Шравана отправлением в 11:36 по местному времени, просим пройти на посадку к 69-му выходу терминала «Лямбда». Повторяю…
Вздохнув, профессор двинулся в сектор досмотра. Запах бетеля пропитал космопорт насквозь, преследуя Штильнера по пятам. Рослый таможенник долго изучал его паспорт. Черное лицо офицера лоснилось, вызывая неприятные ассоциации.
– Сечень? Это в Архиерее?
– Бета Архиерея.
– Цель поездки?
– Частная.
Вокруг саквояжа, игнорируя картонку со шляпой, накручивала кольца полицейская мамба. Таможеннику не нравился профессор, а мамбе не нравился профессорский багаж. Змея шипела и нервно трепетала жалом.
– Откройте, будьте любезны. Что это?
– Варенье. Из малины.
– Варенье?
– Да. Берут, знаете ли, малину, варят с сахаром…
– Продукты питания, не прошедшие утвержденного цикла обработки, к ввозу на Китту запрещены.
– Это не продукт питания, – профессор озверел. Мигрень, ужасный рейс, скверное расположение духа, а также придирки таможенника толкали к безумствам. – Это медикаментозное средство. От подагры и приступов эпилепсии. Также, молодой человек, это предмет культа. Ни один сеченец не покинет планеты без банки малинового варенья. Если угодно, запросите энциклопедический справочник Гратовского – раздел «Обычаи и верования»…
– Хорошо, баас Штильнер. Вот ваш паспорт. Добро пожаловать на Китту.
Мамба, разочаровавшись, вернулась на поясной крюк офицера.
Покинув космопорт, Штильнер взял на стоянке извозчика-пигмея. Подвижный, как если бы целиком состоял из пружинок, извозчик не стал ломить цену – за доставку к отелю «Макумба» (7-я кольцевая, Синий крааль) он запросил всего полсотни экю. Тем не менее, профессор собрался было торговаться, бросил взгляд на кишку квазиживого подъемника, которая гадко пульсировала, ощутил тошноту и согласился.
Солнце над Киттой старалось вовсю. Ослепительно-голубой свет Альфы Паука вызывал резь в глазах. Купив у пигмея, человека, безусловно, предприимчивого, темные очки за двадцатку («Настоящий «Сейба», бвана! Г'Ханга лицензией не торгует!..»), Штильнер сел подальше от края аэромоба. Мигрень шла на убыль. Головную боль сменила подавленность. Казалось, в небе над космобестиологом, в курортном, умопомрачительном, излечивающем все болезни небе Китты распласталась тень соглядатая-невидимки.
И соглядатай испытывал жесточайшее чувство deja vu.
Желая отрешиться от глупых мыслей, Штильнер вспомнил свой опыт общения с «человечком» графа Мальцова. Загадочная личность, представившись как Филер, частный детектив категорически отказывался от личных встреч, а на связь никогда не выходил без «уродца» – исказителя внешности. В итоге профессор не знал ни его лица, ни телосложения, ни настоящего имени. Впрочем, Филеру доверял граф. Этой рекомендации хватало с лихвой.