переполняло чувство счастья.

«Пусть я дикая горилла, это даже лучше, чем человек», — подумал Вольский.

Затем вода почернела. Из глубины выплыла гигантская акула и вцепилась своими острыми зубами ему в бок. Вольский заскулил и проснулся. Он лежал в кромешной темноте, на краю постели, свернувшись калачиком. Боль снова была невыносимая. И на этот раз напоминала сильнейший укус.

«Хайль Гитлер», — сказал голос бодро.

Саша тихонько сопела. Вольский слез на пол и на четвереньках покинул комнату. Он заполз в ванную, задвинул слабой рукой шпингалет и включил воду, чтобы замаскировать стоны, сдерживать которые было уже невозможно.

Голос пел:

Ein Heller und ein Batzen

Die waren beide mein, ja mein

Der Heller ward zu Wasser

Der Batzen ward zu Wein, ja Wein

Der Heller ward zu Wasser

Der Batzen ward zu Wein

Heidi heido heida

Heidi heido heida

Heidi heido heida, ha ha ha ha ha ha ha

Heidi heido heida

Heidi heido heida

Heidi heido heida.

Вольский лежал на полу и мелко трясся. На него летели холодные брызги. Он скоблил ногтями пол и тихонько скулил. Заметил под ванной Сашины трусики, свёрнутые в комочек.

«Положи на лицо, легче станет».

Он вдруг понял, что нужно делать. Держась за край ванны, Вольский поднялся и открыл шкафчик. Станок «Жиллет» лежал с краю. Он схватил его и несколько раз крепко чиркнул по запястью. Ощущение было такое, будто его поцарапал маленький, слабый котёнок.

В дверь постучали.

— Я занят, — отозвался Вольский.

— Коля, немедленно открой! Что ты там делаешь?

Он открыл. У Саши было сонное, припухшее лицо. Очень милое. Она сразу всё поняла.

— В кровать, живо! Я вызываю скорую.

«Бей её, по почкам бей! Как мусора!»

Вольский зашёл в комнату и повалился на кровать. Саша ходила из угла в угол и кричала в смартфон:

— Нет, это не аппендицит. Да, я не врач. Температуры, кажется, нет. Зачем вы это всё спрашиваете? Пришлите врача уже. Человеку плохо. Он кричит от боли!

— Я не кричу, — выдавил Вольский.

И тут же застонал. Боль стала другой, щекочущей, словно в животе бегали муравьи.

— Вы слышите? Слышите?

Она села рядом и положила ладошку Вольскому на лоб.

— Сейчас приедут. Ты холодный. Коль, почему ты не сказал, что ничего не прошло?

— Не хотел расстраивать.

— А сейчас я радуюсь, что ли?

Он вцепился зубами в уголок одеяла. Саша гладила его по голове и лицу. Руки у неё были тёплые и мягкие.

— Коля, если ты умрёшь, я отравлюсь. Я не смогу без тебя жить.

Вольский выплюнул одеяло изо рта и простонал:

— Ну, что ты такое говоришь?!

Потом он представил себя в гробу, Сашу в трауре, рыдающую маму и тихонько заплакал. Кажется, Саша тоже плакала. Он не видел, не было сил открыть глаза.

Минут через сорок боль отступила. Вольский осторожно сел. Саша обняла его. В этот момент в дверь длинно и недружелюбно позвонили.

— Ложись, я открою, — сказала Саша.

Вошёл врач, толстый, розовощёкий парень лет тридцати. Обувь снимать не стал. Поставил на кровать чемоданчик и спросил:

— Что принимали?

— Ничего не принимал.

— Когда пили последний раз?

— Я непьющий.

— Доктор, руки можно помыть в ванной, — вмешалась Саша.

— Минуточку. Лягте и покажите мне ваш живот.

Вольский лёг и вытянул руки по швам.

— Покажите, где болит.

Он показал. Врач потрогал холодными пальцами. Потом надавил и постучал.

— Больно?

— Нет, — сказал Вольский.

— А так?

И сильно ткнул указательным пальцем, как шилом. Вольскому стало неприятно.

— И так.

— Сейчас сильно болит? — спросил врач, сдерживая зевок.

— Почти не болит. Проходит уже.

— Вот как?

— Да.

— Это замечательно. Это прекрасно.

Врач подхватил чемоданчик.

— Погодите, — сказала Саша. — Вы куда?

— Так не болит же. Если заболит, звоните. Приедем.

И вышел.

— Что это было? — спросила Саша.

Вольский пожал плечами.

— Ладно. Прошло же.

— Но как так можно? Коль…

— Санечка, ты как будто вчера родилась.

— Сволочи, какие же сволочи!

— А ты замечала, что если в слове «врач» заменить одну букву, то получится «враг»? — спросил Вольский.

Саша невесело усмехнулась.

— Понадобятся деньги — я продам украшения.

— Брось. Даже не думай.

— И медаль.

Когда–то она выиграла серебро на юношеском чемпионате Европы. Потом получила травму. И ушла из спорта.

— Всё будет хорошо, — сказал Вольский.

И сам к себе прислушался. Не слишком ли фальшиво прозвучало.

Он спал без снов. Снова не слышал, как Саша ушла на работу. Записку она оставила на своей подушке:

«Коля, милый. Мне очень тревожно. Если сможешь, сходи и сделай УЗИ. Поищи в интернете, какие есть клиники поблизости. Читай отзывы. И будь на связи. Люблю тебя. Твоя Саша».

Вместо завтрака он выпил стакан воды и начал собираться. Голос молчал. И бок не болел. Вольский хотел успеть попасть в ПНД до того, как случится новый приступ. Он оделся, вызвал такси и вышел из квартиры. У лифта стояла соседка, поддающая женщина лет сорока по имени Тамара. Кажется, и сейчас она была слегка под мухой.

— Николай, ночью к вам скорая приезжала? — спросила Тамара, щурясь.

— А вы не заметили, в какую квартиру врач зашёл? — ответил Вольский.

— Так в вашу и зашёл. Я видела в глазок.

— Ну, а чего тогда спрашиваете?

Соседка обиженно засопела. Лязгая, приползла кабина лифта и со скрипом раскрыла двери.

— Извините, — сказал Вольский.

— Да ничего, — пожала плечами Тамара.

— У меня сердце прихватило ночью.

— Ой, божечки. Вот и у меня в груди третий день давит. На погоду, может?

— Вероятно.

Они спустились.

— Николай, а вы не знаете, что это слово означает? — спросила Тамара, показывая на объявления.

— Любовь.

— Нет никакой любви, — ответила она и стала их сдирать.

Вольский вышел из парадной. Такси ожидало. Он открыл дверь. В этот момент опять неизвестно откуда раздался крик:

— Живодёр вышел, живодёр! Куда это ты собрался? Я слежу за тобой, слежу!

Он ввалился в салон и захлопнул дверь. За рулём сидел смуглый подросток.

— Радио не мешает? — спросил он ломким голосом.

— А сколько вам лет?

— Начинается, — вздохнул таксист и дал по газам.

Из магнитолы звучала восточная песня. Подросток слегка раскачивался, будто кобра под дудочку факира, и закладывал крутые виражи. Вольского мотало по всему сиденью. Кое–как он написал Саше сообщение: «Поехал обследоваться. Люблю тебя».

— В моей машине человек умер, — сказал таксист. — Неделю назад. Врачи сказали, у него сердце взорвалось.

Вольский промолчал. Его мутило.

— От большой любви сердца взрываются, брат, — продолжал таксист. — Только от большой любви.

Он остановился у входа в ПНД. Повертел головой.

— Это что, психическая больница?

— Да, — сказал Вольский и вылез из машины.

В регистратуре была большая очередь. Люди выглядели обычно, никто не лаял, не кукарекал и не пытался помочиться на соседа. Вольский вспомнил вчерашний поход в поликлинику и подумал:

«Просто тут лечат, а там нет».

Он простоял не меньше получаса и, когда подошла его очередь, чувствовал сильное раздражение. Не здороваясь, Вольский протянул направление.

— Что это? — спросила регистратор.

— Это направление к доктору Кузнецову, — сказал он. — Вы разве не видите?

— Читайте.

Она вернула листок. Вольский увидел номер телефона и чуть ниже имя — «отец Прокопий».

«Решит, я псих», — подумал он.

— Это не то.

— Я вижу.

Вольский отыскал направление и взял талончик. Нужный кабинет находился на втором этаже. У двери сидел толстенький лысый мужчина с куцей бородкой в виде эспаньолки и жадно нюхал правую