придётся отдавать, у меня дети, кредит…

— Бедняжка, — сказал Вольский, склонив голову набок. — Покушай…

И протянул колбасу.

Она испуганно взяла её двумя руками, медленно поднесла ко рту и откусила.

— Ешь, ешь, — сказал Вольский. — Можно, можно. Я подожду.

Кассирша что–то сказала, прожевала, проглотила и повторила:

— Она невкусная. Тряпками воняет.

— А зачем вы людям продаёте колбасу, которая воняет тряпками? — захохотал Вольский. — Людям, значит, можно это жрать?! Ешь!

— Слушаюсь.

Застонал охранник, тяжело перевернулся на живот и пополз к подсобке.

— Крепкий, — сказал Вольский. — Башка, наверное, деревянная.

— Ага.

— А хуй?! — заорал Вольский ей в лицо.

— Я не знаю, не знаю. Пожалуйста, можно я доем, а потом вы уйдёте?

— Конечно.

Она откусывала большие куски и глотала, почти не жуя.

— Хлеб бери.

— Я не ем хлеб.

— Надо, надо.

Он разорвал упаковку, достал горбушку и стал запихивать ей в рот. По пухленьким щекам кассирши катились слёзы. Зашёл мужик и стал разглядывать стеллаж с вином. Вольский покосился на него. Подумал было подкрасться сзади и дать по башке. Но мужик выглядел крепким и мог легко навалять в ответ.

— Ты знаешь его? — спросил Вольский шёпотом.

— Нет.

— Похож на боксёра.

— Я не знаю, кто это.

Выбрав бутылку, он подошёл. Кассирша, тяжело жуя, задыхаясь и плача, пробила вино.

— Ещё две пачки стиков.

— Стики? — не сдержался Вольский. — Они же воняют немытой жопой.

Мужик нервно дёрнул плечом и ответил, не поворачивая голову:

— Не знаю. Никогда не нюхал немытые жопы.

— Хочешь попробовать? — спросил Вольский, наклонился и плюнул ему в ухо.

Мужик заорал, попятился, задирая куртку, и выхватил из–за пояса пистолет. Вольский бросил ему в лицо хлеб и выскочил из магазина. Он бежал по улице, петляя, пригибаясь, но вдогонку не стреляли. Промчавшись полквартала, он присел на лавочку передохнуть. Его душили кашель и истерический смех. Он дрожал от возбуждения. Хватался за плечи, чтобы немного успокоиться. Отвесил себе несколько пощёчин. Подошла припозднившаяся старушка с маленькой мохнатой собачкой на руках.

— Милый, — сказала она странным, плаксивым голосом. — Ты больной, что ли? Чего ты тут трясёшься, хохочешь и ножками сучишь? Тебе, может, психиатрическую службу вызвать?

Вольский закинул ногу на ногу и закурил.

— Себе вызови, старуха, — сказал он.

— Иди–ка ты в церковь, родной. Вижу, совсем тебе худо.

Затянувшись, он кинул в старушку сигарету, но промазал. Собачка возмущённо затявкала.

— Чёрт проклятый! — закричала старушка. В её голосе вдруг прорезались едва уловимые кавказские нотки.

— Вали, вали, — отмахнулся Вольский и достал смартфон.

От Саши было несколько пропущенных вызовов. Звук он выключил. В «Телеграме» висело её, похожее на крик, сообщение: «Коля, вернись! Если ты не вернёшься, я не знаю, что я сделаю». Он ответил: «Напиши, когда узнаешь». И поставил смайлик. Сунул смартфон в карман, но снова вытащил, открыл чёрный список и, убрав оттуда последний номер, набрал его.

Катя ответила сразу. Голос у неё был сонный.

— Слушаю вас.

— Узнала? — спросил Вольский.

— Паша?

— Какой ещё Паша?!

— Олег?

— Нет, не Олег.

— Юрий Иванович?

— Дальше.

— Стасик?

— Хуясик! Дальше говори!

— Почему вы матюгаетесь? А, это Константин?

— Никакой не Константин.

— Михаил Геннадьевич?

Вольский сообразил, что она не знает его имени.

— Я хочу твой зефир! Вспомнила?

Катя захныкала.

— Все хотят мой зефир. Сожрут, а потом ищи–свищи.

— Но ты же сама его всем раздаёшь! — сказал Вольский. — Короче, это…

Он замер. Собственное имя вылетело из головы.

— Ёб твою мать! Неважно. Ты мне дала зефир. В поликлинике. Помнишь? Я сказал, что спустил его в унитаз. Вспомнила?

— Ах, негодяй! Я узнала!

— Это была шутка. Я хочу приехать и поесть зефир.

— Больше ты мой зефир не получишь!

— Но послушай, я обожаю твой зефир!

— Мне–то что с того?

— Разве тебе неприятно, когда едят твой зефир?

— Даже не знаю…

— Я ведь не сделаю тебе ничего плохого. Просто немного поем зефира. А то он засохнет.

— Я себя не очень хорошо чувствую. Я приняла таблетки. Мне страшно. Я хочу спать.

— Ты ведь рядом живёшь?

— Ну, смотря с чем рядом. Недалеко от меня туберкулёзная больница. А чуть дальше строят дом. Вот уже семь лет четыре месяца двенадцать дней.

— Рядом с тем местом, где нахожусь я.

— А где ты?

— Кажется, вижу туберкулёзную больницу.

— Значит, ты хочешь зайти?

— Да, хочу. К тебе, конечно, а не в больницу.

— Ладно. Зайди. Но ненадолго. Я дам тебе земляничный зефир. И потом ты уйдёшь.

— А шоколадный у тебя есть?

— Есть. Но его надо заслужить.

— Я постараюсь.

— Ну, хорошо. Поднимайся.

— Куда? Я же не знаю ни улицу, ни номер дома, ни номер квартиры.

Она продиктовала свой адрес.

— Жди, я уже еду!

Он нажал отбой и вызвал такси. Минут через пять подкатила белая «шкода». Вольский сел на заднее сиденье.

— Как дела у вас? — спросил водитель, трогаясь.

— Прекрасно.

— А у меня кот умер.

— Старый? — спросил Вольский.

— Коту было примерно семнадцать лет. Но я слышал, что они могут и до тридцати дожить. Были такие случаи.

— Что же с ним случилось, с вашим котом?

— Даже не знаю. Сердце остановилось.

— Это от любви, — сказал Вольский. — Я слышал, сердца останавливаются от большой любви.

Водитель немного помолчал.

— Какие–то вы глупости говорите.

— А где сейчас ваш кот?

— Надеюсь, на небесах. А тело я закопал в парке.

— Зря, конечно.

— Почему?

— Собаки откопают и растерзают.

— Но я очень глубоко закопал.

— Это не имеет значения. Собаки будут рыть, пока не докопаются до сути.

Водитель оглянулся.

— Что с вами?

— Ничего. А с вами?

— И со мной ничего. Вы трезвый?

— Трезвый, как младенец. Но есть одна проблема.

— У кого?

— У меня. Я забыл своё имя.

— Шутите?

— Да какие могут быть шутки?

— И чем я могу помочь?

— Давайте вы будете называть мне имена, а я попытаюсь вспомнить.

— Мне это не нравится. Какой–то идиотизм.

— Слушайте, — сказал Вольский. — Если вы мне поможете, я вам скажу одну важную вещь, которая изменит всю вашу жизнь.

— Что за вещь?

— Узнаете, если поможете.

— Это что–то действительно важное?

— Возможно, самое важное, что вы когда–либо слышали.

— Ладно, — сказал водитель. — Попробуем. Вас зовут Александр?

— Нет.

— Алексей?

— Неа.

— Андрей?

— Вы по алфавиту, что ли, шпарите?

— Ну да.

— Надо говорить первое, что в голову придёт.

— Семён?

— А я похож на Семёна?

— Да откуда мне знать, — пожал плечами водитель. — Были бы вы бабой…

— Ещё варианты?

— Владимир?

— Нет.

— Иван?

— Не чувствую, что я Иван.

Таксист молчал.

— Есть ещё предположения? — спросил Вольский.

— Да вот что–то ничего в голову не идёт.

— А вас как зовут?

— Вообще–то Костя.

Они заехали во двор панельной многоэтажки и остановились.

— Мы на месте.

— Давайте ещё три попытки, — сказал Вольский.

— Ох, дайте подумать. Павел?

— Никакой не Павел.

— Дмитрий?

— Совсем не то.

— Евгений?

— Что–то вроде… Как будто знакомо… Но я не уверен.

— Значит, Евгений, — сказал водитель.

— Ну хорошо, пусть.

Вольский вылез из машины и зашагал к парадной.

— Подождите, Евгений! — крикнул Костя, высунув голову в окно.

— Чего?

Вольский уже звонил в домофон. Громкая трель сменилась шуршанием. И женский голос спросил:

— Кто там?

— Это я.

— Вы мне хотели сказать что–то важное, — напомнил таксист.

— Ах, да, — ответил Вольский, открыв дверь. — Ты мудак. Иди и удавись. От тебя нет совершенно никакого толку! Даже кота не смог уберечь, пидорас.

Он проскользнул в парадную и быстро вбежал по ступенькам на четвёртый этаж. Катя открыла.

— Я смотрела в окно, — сказала она. — Я видела, как вы приехали.

Вольский зашёл в тесную прихожую и снял плащ. Катя стояла в сторонке, обхватив себя руками. Будто замёрзла.

— Ты замёрзла? —