СКОЛЬКО РЕК В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ

— Девушка, я готов подарить вам вечность!

Живописно нелепый персонаж возник из-за колонны. На голове у него красовалась вышитая тюбетейка, видимо, прикрывавшая лысину. Узор на ней явно не соответствовал этимологии головного убора — купола православной церкви и голубые звезды, как на Троицком соборе. Машеньке Григорьевой было хорошо видно, потому что голова повелителя вечности маячила где-то в районе ее плеча. Впрочем, она уже привыкла рассматривать претендентов со стратегической высоты в 178 сантиметров плюс каблук. Обычно это ее даже забавляло. Но сейчас ей хотелось встретить Стаею — заместителя главного редактора журнала «Жираф» — и как можно скорее, получив новое задание и старый гонорар, вернуться в школу, не опоздав к уроку. Взгляд ее рассеянно пробежался по богемной косоворотке доброжелателя, запнулся за лакированные боты на необычно высоком для мужской обуви каблуке и отправился в странствие по не менее фактурным личностям, населявшим помещение Морской галереи, открывавшей сегодня цикл лекций «Образ Петербурга в изобразительном искусстве». В дальнем углу на фоне огромного полотна а-ля Филонов, между аляповатым историком моды и модным режиссером, маячил джинсовый прикид Станиславы Дубковской, Машиной сокурсницы и лучшей подруги.

Пока прокладывала маршрут, динамик кашлянул, и сухонький старичок с академической четкостью принялся за лекцию. Маша приостановила движение, вслушиваясь в скрипучий голос: «И призрачный миражный Петербург („сонная греза“), и его изображение, своего рода „греза о грезе“, неотделимы от мифа и всей сферы символического. История Петербурга мыслится как некий временный прорыв в хаосе. Сознание конца, как дамоклов меч, висит над городом, порождая психологический тип ожидания катастрофы. Для петербургской художественной школы характерна игра на переходе от пространственной крайности к жизни на краю, на пороге смерти, связанная не только с темой гибели, но и с образами носителей гибельного начала, петербургскими мороками, маревами, горячечным бредом».

— Так, Маха, задание как раз для тебя. — Острый локоть подруги воткнулся в бедро.

Машенька вздрогнула и вернулась в обыденность.

Стася торопливо порылась в безразмерном цветастом мешке из актуальной в сезоне коллекции «Дезигуаль» и вытащила слегка помятый конверт с логотипом «Жирафа».

— Ты же теперь историю Санкт-Петербурга среднешкольникам сеешь, декабристка ты наша.

— Очень позитивное занятие, масса новых интересных фактов. Ты знаешь, к примеру, сколько рек в Санкт-Петербурге?

— Четыре. Или пять? Что ты мне голову морочишь?

— Не менее девяноста трех рек, рукавов, протоков и каналов общей длиной около трехсот километров, в том числе около двадцати искусственных каналов общей протяженностью свыше ста шестидесяти километров, — торжественно продекламировала учительница.

— Супер! Надо то же самое, но для французов. Они буклет рекламный заказали и серию статей про мистический Петербург для «Мари-Клер». Минимум штука евро.

— Не, Стась, мистика не для меня. К тому же этого мусора в Интернете тонны. Качни и штуку сэкономишь.

— Ты издеваешься? Тут креатив нужен, а не мусор!

— Правильно, девушка, не соглашайтесь! — Тип в тюбетейке якобы рассматривал псевдо-Филонова. — Мистика в Петербурге — дело опасное! Вы профессора послушайте, он дело говорит.

Маша непроизвольно прислушалась:

— Многое было написано о петербургской нечисти, привидениях, мороках, о той темной мистике промежуточных состояний, где человек оказывается в некоем странном пространстве, в котором можно встретить все, что угодно, — от страха-ужаса до мелких каверз и простых подножек.

Из-за колонны профессора почти не видно, Маша чуть отступила вправо и, запнувшись за точеную ножку стула, чуть не растянулась во весь свой модный рост. Со злости она хотела пнуть проклятую мебелюгу и в недоумении обнаружила, что ножка торчит из брючины странного субъекта.

— Стась, посмотри-ка!

Она дернула подругу за рукав джинсовки. Две пары глаз тщательно обследовали неровную линию разномастных мужских туфель, ботинок «унисекс» и изящных женских сапог. Ничего особенного. Маша поискала глазами подозрительного советчика, но он исчез, растворился среди интеллектуальной публики, как тот самый морок.

— Ладно, давай свое задание. Посмотрю. Все, пока. На урок опаздываю!

— Вечером загляну, надо график заказчику предоставить.

Маша послала подруге воздушный поцелуй и, слегка сутулясь, продолжила движение к выходу. Нога побаливала. В голове сплетались и расплетались косички из проблем, которые принадлежали к совершенно разным сферам: зайти в аптеку за мамиными глазными каплями и сиропом шиповника, закончить вступительную статью для сборника издательства «Вита Нова» про символику иллюстраций художников Серебряного века, заполнить электронные дневники, купить кусок белой бязи Соньке в «художку» (завтра занятие по батику), не забыть про корм собаке… Да, и сделать наконец маникюр! Раздерганность существования не то чтобы мешала жить, но не давала сосредоточиться. Она и не ожидала, что устройство Сони в гимназию повлечет за собой такие глобальные изменения. Когда Игорь уехал в Америку, выиграв грин-карту, Маше пришлось сдать их небольшую, но уютную квартиру в Приморском районе и переехать к родителям в центр. Нечем было гасить ипотеку. Ну, и на помощь мамину рассчитывала. Да вот не рассчитала. Во-первых, за десять лет самостоятельной жизни она отвыкла от роли дочери, во-вторых, в районе не оказалось ни одной просто хорошей школы — или такие, где мат за три километра разносится, или элитные гимназии. Сонька не дура, но на курсы подготовительные не ходили, экзамены не сдавали, да и прописка не подходит. Пришлось ей согласиться на ставку учителя истории Санкт-Петербурга, даже интересно стало. Историк-искусствовед по образованию, она все время занималась чем угодно, кроме основной специальности, — была помощником редактора в издательстве, менеджером в модной галерее, даже скрипт-райтером на телевидении. Теперь — средняя школа. Маша вздохнула, выплетая нужную прядь из причудливого узора мыслей, накинула куртку, взглянула на часы и побежала.

Машенька Григорьева всегда бежала и всегда опаздывала. Вот и сейчас она неслась по Большой Морской улице мимо музея Набокова, Дома композиторов и ресторана «Тепло», мечтая о чашке кофе, пожалев усталую кариатиду Монферрана, слегка притормозила у дома номер 43, бывшего особняка Давыдовых, и устремилась дальше к Исаакиевской площади по направлению к Гороховой. Александр Второй неодобрительно пришпорил коня, придав ей дополнительное ускорение. Влетев в арку школьного двора, она чуть не сбила с ног Александра Ивановича Добрякова, учителя странного предмета «технология логики». Извиняться не хотелось, к тому же ей обязательно нужно было кое-что у него выяснить.