– Значит, пятьсот баксов тебе? – спросил Косарев.

– Вы о чем?

– Двести – мало? Надо со старшим поделиться?

– Я бы поделился.

– Да-а?

– Поделился бы, падлой буду.

– Ты и так падла.

Косарев ударил старшего лейтенанта в грудь, тот отлетел на пару шагов. Потом последовал оглушающий удар в лоб, и участковый впечатался в стенку.

– Душманский прихвостень, – прошипел Косарев. – Таких гадов четвертовать надо.

– Да вы… Да ты, – участковый встряхнул головой. – Это так даром не пройдет.

– Не пройдет? – Косарев взял старшего лейтенанта рукой за горло, встряхнул, потом отпустил и перевел дыхание. – Я бы тебя, будь моя воля, здесь бы и порешил… Можешь подать на меня рапорт.

– Так со своими нельзя! Могу ведь и без рапорта разобраться.

– А ты попробуй. Застрелю к чертовой бабушке. Поспрашивай, кто такой Косарев, если еще не слышал.

– Да ладно…

– Вот тебе и ладно, – Косарев ударил его резко в челюсть тыльной стороной ладони – чтобы ничего не сломать.

Послал на пол отдохнуть. Сплюнул, повернулся и пошел прочь.

После операции, которая, естественно, ничего не дала, уже ночью Косарев вез Мартынова домой.

– Гниль какая, – сказал Косарев, возвращаясь снова и снова к сегодняшней истории. – За рваные баксы барыгу с наркотой отпустить.

– Подрабатывает народ, как может, – пожал плечами Мартынов. – А как можно милиции платить такую зарплату и ждать, что она не доберет свое?

– Иди, джинсами на рынке торгуй, если не доволен. Или банк охраняй – зарабатывай. Тебя в форму одели, удостоверение, оружие, власть дали. А ты баксы сшибаешь, вместо того чтобы подонков арестовывать. Как такого героя назвать? Вражина.

– Ох, неистовый ты, Косарев.

– Да, неистовый. Я привык полагаться на тех, с кем воюю бок о бок. Знать, что мне прикроют спину. А эта тварь тебя за баксы продаст с потрохами.

– Продаст. Ступивший на путь предательства идет по нему до конца, – согласился Мартынов.

– Сегодня он у наркоша баксы взял. Потом похоронил вещдоки. Потом продал информацию. И вот он уже на содержании у мафии и сдает всех – агентов, своих коллег… Трудно работать, когда не знаешь, откуда ждать подвоха – от таких же, как ты, сотрудников или от начальства.

– Такова жизнь.

– Ага, – Косарев поддал газу, и машина резко рванула вперед. – Надо было бы попытаться этого старлея за жабры взять как положено… Да все равно дело бы сгорело – одна морока. Доказательств никаких. Хоть рыло почистил ему.

– А, понятно, почему у него челюсть распухла.

– Мало досталось… В расход бы его пустить. По законам военного времени.

– Да ладно, всех не пустишь. Все с черных деньги берут.

– Ты берешь?

– Я – нет.

– А ребята наши?

– Нет.

– Значит, не все. А эта мразь в старлейских погонах берет. Вот я и говорю – по законам военного времени.

– Сейчас не военное время.

– Ты уверен?

Стучат колеса. Мечутся по тамбуру дети. Звенят стаканы, и слышится из купе привычное «Ну, будем». Пассажиры спят, завернувшись в простыни, листают книги, ведут долгие разговоры о жизни, о политике. Пылятся пакеты и чемоданы. Лежат наверху две объемистые сумки с маковой соломкой…

Как и обещал Михась, работа была не тяжелая. Глазей в окно, пей чай, трепись с попутчиками. Заливай, что тебе скоро в армию и ты едешь в Московскую область повидать тетушку. И присматривай за грузом – он дорого стоит.

Сева за свою жизнь насмотрелся множество фильмов про наркомафию. В них чемоданчики с пакетами белого порошка менялись на чемоданчики с деньгами. В них гремели выстрелы, бились шикарные машины, стрекотали вертолеты и обязательно присутствовали красивые блондинки. Такая жизнь виделась беззаботной, интересной и приятной. Но опасной. В том, чтобы перевозить в купе товар, приятного было немного меньше, но зато, как заверял Михась, и опасности ровным счетом никакой. Кому интересно проверять мальчишку? А если и возьмут за ухо – главное, ни в чем не признаваться. Знай себе тверди, что сумки передали случайные люди, а что в них – понятия не имеешь… Правда, верилось в такую простоту и легкость с трудом, но Севе хотелось верить – и он верил. И чувствовал себя очень неплохо.

– Хоть бы в Чечню не послали, – в который раз заводила знакомую песню пышнотелая женщина лет сорока пяти. Груженная гостинцами, она ехала к сыну, служившему в Москве.

– Не пошлют, – возразил второй попутчик – очкастый, интеллигентного вида мужчина лет пятидесяти. – В горячие точки направляют только с согласия солдат.

– С согласия, – вздохнула женщина. – Он у меня шебутной. Сам в армию напросился – говорит: хочет испытать себя. А теперь в горячую точку просится.

– Зачем? – удивился Сева.

– За Россию, говорит, воевать хочет, – хмыкнула женщина. – А у меня детей всего двое. И мне эта Россия… Лишь бы дите живо было. Пусть кто другой за нее воюет.

– И это верно, – кивнул очкарик. – А вы как считаете, молодой человек? – обернулся он к Севе.

– Не хочу воевать, – отрезал Сева.

– Вот, правильно, сынок, – попутчица пододвинула к Севе пакет с пирожками. Она всю дорогу пичкала его разной снедью – он напоминал ей сына.

– Беда с этой молодежью, – покачал головой очкастый. – На мотоциклах как бешеные по ночам носятся. Ансамбли эти. Наркотики. Вот ты, Всеволод, как относишься к наркотикам?

– Плохо, – сказал Сева.

– Вот, есть все же нормальные ребята, – кивнул очкарик в сторону Севы. – Но большинство… Пропащее поколение.

– Муж-то ездил к нему, – гнула свое женщина. – Обещал всыпать по первое число. А я хочу кому-нибудь денег дать, чтобы не посылали сына никуда. Кому бы дать-то?

– Это надо на месте поспрашивать, – сказал очкастый интеллигент.

Сева слушал разговор, с готовностью уплетая за обе щеки пирожки и запивая «Пепси».

Пассажирский поезд тащился устало, как будто после тяжелой болезни. Он простаивал у каждого столба и останавливался на каждой станции. Как раз это-то и было нужно. Выгружать такой груз лучше на незаметном полустанке, где о милиции и слыхом не слыхивали и где никто не поинтересуется, что же лежит в здоровенных сумках у молодого человека. Севу должны были ждать на одной такой станции на самой окраине Московской области.

– Стоянка – две минуты, – сообщила проводница.

А Севе больше и не надо. Очкарик, твердивший о вреде наркотиков, помог Севе выгрузить сумки и покачал головой: