Потом, после февраля установится ясный март, разомлеют снега, и наступит время жадной рыбы. Жадная рыба будет клевать до самого половодья даже на пустой крючок, и ты никак не узнаешь, кто клюнул, пока не выберешь леску, — большие и маленькие, хищные и не очень — все хватают мормышку, едва она опускается под лед. Это время жадной рыбы и ленивых рыбаков, и потому, наверное, я люблю весенний лед. И я не одинок. На мартовский лед идут многие, и не просто идут. Сначала едут в битком набитом автобусе, потом тянутся чередой по скользкой под слоем густой жирной жижи дороге, падают, пачкаясь неимоверно и разбивая термосы, поднимаются и опять бредут грязные по грязи, будто отступающая из России армия французского императора. Конечно, непосвященному все это может показаться чудачеством и даже глупой забавой взрослых людей. Но те, кто понимают, знают, какая награда ждет одержимых — два-три, а то и десяток снулых, сопливых ершиков, состоящих преимущественно из необъятного рта и колючих плавников.

Вот на такую увлекательную рыбалку приехали к нам на восьмое марта самые стойкие, самые женонезависимые жрецы неуемной страсти — Миша и Барсик. На этот раз и меня не пришлось уговаривать.

Где бирюзовый, где темно-зеленый по трещинам лед на Кудьме масляно светился, ломая в своих недрах солнечные лучи. Дальний берег Волги, тепло укрытый мохнатыми соснами, праздновал весну света, готовую в любой миг уступить место весне воды. Снег был сыр и зернист, и воздух пах сырым снегом. Через широкую уже вдоль берега полынью мы пробрались по полузатопленной, вмерзшей кормой в лед лодке, прошли мимо редких и неподвижных рыбаков к ивовым кустам. Лед под ногой прогнулся, и брат поднял предупредительно руку.

— Ну, что, — спросил он громко, — поползем на свои места или станем тут?

— Да если аккуратно, так ничего, — оптимистично заявил Барсик.

Конечно, ловить лучше у кустов, где даже при таком ярком солнце можно взять окуньков, но и перспектива неожиданного купания в ледяной воде не прельщала. Мы помолчали, раздумывая, да и потихоньку двинулись, рассредоточившись, к кустам.

Лунки, сделанные несколько дней назад, уже не замерзали и были полны темной воды, готовой выступить поверх ослепительно искрящегося снега. Пахло вербой и рекой. Мы расселись метрах в пяти друг от друга, вблизи густого красного тала, запустили снасти, и везучий Кутузов почти сразу принялся подсекать и быстро вытягивать леску.

Как во всякой азартной игре, в зимней рыбалке есть свои неписаные правила, при несоблюдении которых, выражаясь языком законов и протоколов, могут иметь место нежелательные последствия. Так, например, нельзя суетиться у лунки и размахивать руками. Поскольку все это замечается и интерпретируется однозначно: у вас клюет, и вы без передыху таскаете рыбку за рыбкой. А нежелательным последствием в данном случае может быть то, что неудачливый рыболов или несколько таковых просто подойдут к облюбованному вами месту, насверлят своих лунок, и клевать сразу же перестанет. Справедливости ради, следует сказать, что кадницкие так не поступают обычно, и то, что Миша этого правила не знал и не пользовался им, к нежелательным последствиям до сих пор не приводило.

Однако на этот раз все было иначе. Какой-то незнакомый рыбак, заметив бурную мишину жестикуляцию, вдруг поднялся со своего отсыревшего места, подхватил ящик и как бы нехотя направился прямиком к Кутузову. Неприятное прогибание льда под ногами остановило было его, но ненадолго. Все рыбаки, что сидели сейчас на льду, следили молча за его продвижениями, прекрасно понимая корыстный смысл этих эволюций. Когда рыбак почти поравнялся с Мишей, тот поднял глаза, и выражение удовольствия на его лице мгновенно сменилось испугом: лед может не выдержать сошедшихся так близко. Когда же до Миши дошло, что этот рыбак рискует собой и им из-за элементарной зависти, в глазах Кутузова вспыхнул огонь гнева, и Миша стал чем-то похож в этот момент на своего знаменитого тезку под Аустерлицем. За все время описываемых движений не было произнесено ни слова ни с одной из сторон, все понималось и оценивалось молча. Но последнего взгляда рыбак не выдержал и проговорил вслух с робкой, заискивающей улыбкой:

— Я ничего, я не помешаю, я — подальше, к краюшку…

Миша не отвечал, но и глаз не отводил. Рыбак, собиравшийся, видимо, присесть рядом с Мишей, отвернулся от него и направился понемногу к кустам, туда, где проступала уже сквозь неверный лед темная влага реки. Когда он провалился, следившие за ним разом ахнули, но, увидев, что он стоит лишь по пояс в воде, на мелком месте, нестройно засмеялись. Рыбак с испугу бросился было к ближайшему, противоположному от Кадниц берегу, но, сообразив, что с него ему уже не перебраться в деревню, вернулся в воду и, ломая тонкий лед, как ледокол, стремительно, насколько это позволяла делать намокшая одежда, двинулся к деревянным мосткам. Все следили за его действиями и удивлялись преобразованиям, произошедшим с этим человеком за несколько секунд: он уже не выглядел застенчивым, он материл себя, лед, реку и всех, кто наблюдал за ним, чем вызывал язвительные усмешки деревенских рыбаков. Один из них, Кузьмич, к которому приехал в гости этот провалившийся, взобрался уже на мостки и протянул руку в его сторону, когда вдруг громкий крик Кутузова остановил кутерьму:

— Мужик, погоди! Не вылезай!

Рыбак резко обернулся на крик и удивленно спросил:

— Почему?

Молча и с недоумением, как зрители в театре, обернулись на Кутузова и все сидевшие на льду рыбаки.

— Глянь, — все также громко, но уже с какой-то ленцой в голосе произнес Миша, — там рыба-то есть ли?

Вся река зашлась в истерическом хохоте.

— Моя школа! — взвизгивал Барсик. — Моя школа, едри его в конский базар!

Что кричал провалившийся, уже никто не слышал. Хохот перекатывался из края в край, и в нем реализовывалось вовсе не желание повеселиться над чужой бедой, а все то отношение неприязни народа к нахалу, которое до сей поры у нас выражается лишь безвредными для нахалов молчанием и осуждающим взглядом.

Брат улыбнулся и, глянув на меня, процедил:

— Ты выиграл, похоже.

— Да мы не спорили, — ответил я, сообразив, о чем это он.

— Ну, это мы пари не заключали, а спорить-то спорили.

Солнце светило так, будто решило, что зрячих на земле развелось неоправданно много. Белесые, прозрачные почти дымы из труб ветер раскачивал над Кадницами, и только у нашего соседа Анатолия Федотовича дым отчего-то был черным. А что он там такое жег в печке, так кто ж его знает.

н не знал, как ложится раненый кабан, но близость стреляного зверя заставляла быть осторожным поневоле. Сашка вошел в вербы чуть боком, раздвигая ветки правой рукой, поскольку, будучи левшой, левой судорожно сжимал шейку приклада. И вдруг совсем рядом, метрах в пятидесяти услышал свою лайку и треск ломаемых мощным телом кустов. О том, что Чара со злобной решимостью держит кабана, можно было только догадываться, поскольку сквозь хмызник ничего не было видно. Ветер нес на Сашку резкий запах зверя, и запах этот волновал его кровь, пожалуй, сильнее, чем остервенелая работа лайки. Осторожно, насколько это было возможно, Сашка принялся продираться на лай и скоро сумел разглядеть громадную тушу кабана и мелькающую вокруг него собаку. Секач, видимо, не чувствовал погони, и не спешил удрать. Он делал выпады в сторону Чары, заставляя ее спасаться неестественно сложными прыжками.