друг напротив друга, пили чай и чего-то ждали. Всякий раз при взгляде на нее мне приходилось отводить глаза, чтобы боль не пронзила меня как молния.

— Мередит, прости меня.

— Перестань твердить одно и то же.

— Я не знаю, что еще сказать. Если это что-то изменит, моя жизнь — полное дерьмо и…

— Дело не только в тебе, Фиона, — резко оборвала я.

Она выглядела абсолютно потерянной, но мне было все равно. Я хотела, чтобы мои слова ранили ее так же, как меня — ее молчание.

— Я предпочла поверить ему, а не тебе. Так было проще. Не знаю, как я могу загладить свою вину. Если, конечно, ты вообще этого хочешь.

— Не знаю, — честно ответила я. Посмотрела на свои пальцы, длинные и тонкие, обхватившие кружку. — До сих пор не понимаю, почему ты пришла. Что изменилось?

Когда я наконец подняла глаза, у нее по щекам текли слезы.

— Я опять потеряла ребенка.

— Господи, Фи… — прошептала я и поразилась тому, что, несмотря на всю боль, меня вдруг накрыла волна мучительной любви.

Нам было двадцать четыре и двадцать пять, и мы считали себя очень взрослыми. Но были еще совсем детьми.

Тогда я провела наедине с Лукасом больше всего времени — мы сидели в стерильной больничной приемной, пока моя сестра истекала кровью в коридоре. В тот день она была в первую очередь моей сестрой, и только потом — его женой.

— Расскажи еще раз, что произошло, — потребовала я.

Он оторвался от телефона и поднял на меня ледяной взгляд.

— У нее просто пошла кровь. Я же уже сказал. — Он говорил так, словно его это не беспокоило.

— Когда вернулся из паба?

— Да. Я думал, она спит. Я сделал бутерброд с сыром, взял его в постель. Она была в ванной. Лежала на полу.

— Она потеряла сознание. — Это был не вопрос.

— Да. — Его телефон звякнул, и он перевел взгляд на экран. — Она потеряла сознание.

— И что ты сделал?

— Съел бутерброд.

— Ты съел бутерброд.

— Да, я съел бутерброд.

Я сжала кулаки. Он явно издевался надо мной. Мимо быстро прошла медсестра, успев на ходу нам улыбнуться. Я изо всех сил надеялась, что она не приняла нас за пару, которая болтает о бутербродах с сыром, чтобы унять волнение перед УЗИ, перед тем, как впервые увидит своего ребенка. От одной мысли об этом к горлу подкатила тошнота.

— Мередит, я думал, она пьяная. Я и сам был пьян. Было два часа ночи.

— Она была не пьяная. — Я смотрела на него в упор. — У нее был выкидыш.

— А как я мог об этом знать? Я даже не знал, что она беременна. Как и ты, между прочим.

Я скрестила руки на груди, пытаясь подавить гнев. Фи уже лежала в палате в конце коридора.

— Пойду выясню, что там.

Он пожал плечами, поднял воротник куртки и снова уставился в телефон.

Прежде чем меня пустили к ней, прошло еще десять минут.

— У нас сегодня много пациентов по «скорой», — сказала медсестра извиняющимся тоном, ведя меня к палате. — Вы скоро сможете забрать ее домой.

— Уже?

— Конечно. Если состояние не ухудшится. Ей будет гораздо лучше дома, в своей постели. Вы всегда можете позвонить, если что.

Фи выглядела как ребенок, бледное лицо на подушке казалось крошечным.

— На меня памперс надели, — сказала она, и мы обе заплакали.

Я села на холодный пластиковый стул и взяла ее за руку.

— Мама знает? — спросила она.

— Я ей еще не звонила, — призналась я. — Хотела сначала тебя увидеть.

— Позвоню, когда вернусь домой. Ей незачем сюда приходить. Она ненавидит больницы.

— А кто их любит? Мне кажется, тебе не стоит оставаться в этой палате. Здесь младенцы. Это как-то очень жестоко.

— А куда я денусь? — тихо сказала она. — И вообще, это нормально. Такое бывает.

— Ты сама знала?

Недавние слова Лукаса не шли у меня из головы, и я не могла понять, почему она не поделилась со мной такой судьбоносной новостью.

Она кивнула:

— У меня была задержка. Первый раз в жизни. И грудь стала твердой, как камень. Я собиралась тебе сказать. Как раз сегодня хотела позвонить, спросить, как ты относишься к тому, чтобы стать тетей Мередит.

— Ох, Фи…

— Мы это не планировали. Лукас… Он еще не готов. Кстати, где он?

— Пялится в телефон в приемном покое.

— Он пишет маме и сестре, рассказывает, что произошло.

— Он эгоист, Фи. Ты действительно хочешь ребенка от этого парня?

Она отдернула руку.

— Мередит, он мой муж. Конечно, я хочу от него ребенка.

— Правда?

— Да, представь себе. Я люблю его.

— Он тебя не стоит.

Она вздохнула:

— Ты бы так сказала о ком угодно.

— Нет, не сказала бы. Он ел бутерброд, пока ты лежала на полу без сознания. В мире полно парней, которые бы так не поступили.

— Ну, вот и выйдешь замуж за одного из них, — буркнула она раздраженно.

— Я не выйду замуж. Все это чушь собачья.

— Как знаешь.

— Я серьезно. — Я снова потянулась к ее руке, и она позволила мне ее взять. — Если у тебя будет ребенок, я буду лучшей тетей на свете.

— Конечно, будешь. — Она сжала мои пальцы. — Я люблю тебя, Мер.

— Я тоже тебя люблю.

— Можешь попросить Лукаса зайти?

Я сидела в приемной одна и не читая перелистывала страницы старого журнала. Так и сидела, пока Фи и Лукас не вышли из палаты, держась за руки. Ее глаза покраснели и опухли, а он по-прежнему смотрел ледяным взглядом.

Я сидела на полу, прислонившись спиной к батарее. К линолеуму прилип крошечный комочек непонятно чего, и у меня никак не получалось его отодрать, как я ни старалась. Я потерла его большим пальцем, взад-вперед. Взгляд скользил по кухне. Если бы ее сейчас здесь не было, я бы уже готовила рагу. Меня это раздражало. Я посмотрела на ее спину, все еще склоненную над столом.

— Где ты живешь, если ушла от него?

Она напряглась. Я знала ответ, но хотела услышать, как она его произнесет.

— А ты как думаешь?

— С ней?

Она повернулась ко мне лицом, в глазах стояли слезы:

— Мередит, куда еще мне идти?

— Она знает, что ты здесь?

Она покачала головой, не глядя на меня.

— Мне пора готовить рагу.

— Прости, — послышалось уже в сотый раз.

Я размышляла, не заняться ли готовкой: пусть так и сидит за столом, я не собираюсь помогать ей преодолеть неловкость! Но я все же осталась на полу, чувствуя, что отсидела зад. И все терла