том, как сильно фейри любят игры. Думаю о том, что Хабетрот назвала Оука Солнечным принцем. О том, как мы с моей не-семьей играли в «Скраббл» и «Бананаграммы». А еще о стихах, которые находила в учебниках Бэкс, заучивала наизусть и рассказывала белкам.

Пытаюсь привести мысли в порядок.

– Это луна? – Ничего не происходит. Опустив взгляд, замечаю, что в шаге от того места, где я стою, выгравирован круг. Наступаю на него и снова говорю: – Луна.

На этот раз раздается скрип, но вместо того чтобы открыться, камера сжимается, как будто хочет впиться в пленника зубами.

Гиацинт, охваченный паникой, бьет кулаком по каменным прутьям.

– Как можно отрубить голову луне?

– Она истончается до тонкой полоски, – отвечаю я, испытывая ужас от того, что едва не сделала. – Но потом возвращается обратно. И ее можно назвать дочерью солнца. Она ведь отражает свет и все такое.

Но сколько бы я ни объясняла, почему выбрала именно этот ответ, факт остается фактом: из-за меня его чуть не раздавило. Даже сейчас, когда камера больше не движется, мне страшно, что она снова начнет сжиматься и расплющит Гиацинта.

– Будь осторожнее! – шипит он.

– Попробуй сам догадаться! – рычу я.

Он ничего не отвечает.

Продолжаю размышлять. Может быть, это роза? Я смутно припоминаю, как однажды мы с не-мамой были в гостях у ее подруги. Мы играли во дворе, а не-мамина подруга тем временем обрезала розовые кусты. Они говорили о том, что если срезать цветы, то в следующем году их станет еще больше. Фраза «дочь солнца» тоже подходит, ведь все растения любят свет, правильно? А огонь им не нравится. И люди считают розу символом любви. Может быть, она рождена для ночи, потому что это самое романтичное время суток?

Последнее предположение кажется притянутым за уши, но ничего лучше мне в голову не приходит.

– Придумала кое-что, – говорю я дрожащим от неуверенности голосом.

Гиацинт окидывает меня настороженным взглядом и вздыхает.

– Давайте, – произносит он.

Я встаю на нужное место и делаю глубокий вдох.

– Роза.

Зубья решетки смыкаются, а потолок опускается так стремительно, что Гиацинту приходится вжаться в пол, чтобы избежать удара. Я слышу какой-то звук со стороны камеры мерроу – возможно, он смеется. Однако однокрылый солдат не издает ни звука.

– Ты ранен? – спрашиваю я.

– Пока нет, – осторожно отзывается он. – Но места тут осталось немного. Если камера сожмется еще сильнее, то расколет меня, как орех.

Я чувствовала себя совершенно иначе, когда лежала в засаде и ждала глейстиг, чтобы развеять ее чары. Или когда рыскала по домам смертных. Даже когда убегала от ведьмы. Тогда в опасности была я, но сейчас от моей ошибки жизнь другого может угаснуть, словно…

Дочь солнца. Рождена для ночи. Отруби ей голову, и она возродится.

– Свеча, – выдыхаю я.

Каменный свод поднимается с похожим на стон звуком, а прутья расходятся, будто пасть или ловушка огромного плотоядного цветка. Мы смотрим друг на друга, и я замечаю, как ужас медленно отпускает Гиацинта. Рассмеявшись, он одним движением вскакивает на ноги, приобнимает меня рукой и кружит на месте, а потом целует в затылок.

– Что за чудесная, удивительная девушка! Вы справились!

– Нам еще нужно как-то пробраться мимо стражи, – напоминаю ему, ощущая неловкость от его похвалы.

– Вы освободили меня из темницы, а я выведу нас из-под холма, – говорит он уверенным тоном. Мне кажется, он гордится тем, что на это способен.

– Но сначала, – говорю я, – расскажи мне все, что знаешь об Оуке. И на этот раз ничего не утаивай.

– Расскажу по пути, – отвечает он, недовольно скривив лицо.

Я отрицательно качаю головой.

– Сейчас.

– Что ты хочешь, чтобы он тебе рассказал? – доносится до нас голос смертной девушки, и Гиацинт бросает на меня полный негодования взгляд.

– Не здесь, – произносит он и округляет глаза, давая понять, что причины его ответа очевидны. «Девушка слышит нас. Мерроу тоже».

– Мы освободим их, так что это не имеет значения, – сообщаю я. В конце концов, если меня поймают, мне в любом случае несдобровать.

Он смотрит на меня широко распахнутыми глазами.

– Неразумное решение.

– Меня зовут Гвен, – кричит девушка. – Пожалуйста. Обещаю, я никому не расскажу о том, что здесь услышала. Если заберете меня с собой, я сделаю все, что прикажете.

Подняв голову, читаю надпись над входом в ее камеру. Еще одна загадка.

«Он прожорлив, хотя у него нет пасти. Если дать ему наесться вдоволь, он быстро разрастется до огромных размеров. Но стоит его напоить, и он тут же умрет».

У него нет рта, но он способен есть…

– Рэн, вы меня слышали? – настаивает Гиацинт.

– Они свидетели, – говорю ему. – Оставлять свидетелей было бы неразумно.

– Тогда дайте мне нож, – нахмурившись, отвечает он. – Я о них позабочусь.

Гвен вплотную подошла к ограде из сталагмитов.

– Подожди, – произносит она звенящим от отчаянья голосом. – Я тебе помогу. Я много чего умею делать.

«Например, жить в мире смертных». Я не хочу задевать гордость Гиацинта, но она может спрятать его там, где народ вряд ли станет искать. Вместе у них больше шансов на побег, чем поодиночке.

– Дайте нож, – повторяет Гиацинт и протягивает руку, как будто всерьез рассчитывает, что я соглашусь и позволю ему это сделать.

Нахмурившись, оборачиваюсь к нему.

– Ты еще не рассказал мне ничего полезного о принце.

– Что ж, хорошо, – отзывается он. – Когда леди Ноури пленила Мадока, она отправила Верховному двору сообщение, в котором попросила что-то в обмен на свободу старого генерала. Не знаю, чего она хотела, но король и королева ей отказали.

Я киваю. Оук говорил, что желает победить леди Ноури, но если они обменивались сообщениями, то он, возможно, хочет ее как-то задобрить. На мгновение задумываюсь, не меня ли она попросила в обмен на Мадока. Но если это так, принцу не нужно идти к Чертополоховой ведьме. Он прекрасно знает, где я нахожусь. К тому же Верховный двор отдал бы ей меня, не задумываясь.

– Что насчет сил ганканы?

Гиацинт обреченно вздыхает. Ему явно не терпится убраться отсюда подальше.

– Расскажу вам кратко, что мне известно. Оук унаследовал часть сил Лириопы. Она была способна разжигать в сердцах оказавшихся рядом с ней людей сильные чувства: верность, желание, восхищение. Не знаю, умела ли она контролировать свои способности. Отчасти они напоминали прилив, который с головой накрывал тех, кто стоял на мелководье. Оук будет использовать вас, пока вы не израсходуете все свои силы. Будет манипулировать вами, пока вы не перестанете понимать, что реально, а что нет.

Я вспоминаю, что Тирнан говорил мне об отце