Мне показалось, что ее взгляд смягчился. Во всяком случае, я на это надеялась.

– Тем лучше для тебя, Джу. Я искренне рада, что ты нашла правильное решение, которое позволило тебе вернуться к жизни. Но я обижена на тебя. Ты даже не представляешь, как ты меня разозлила. Ведь мы, черт возьми, семья. Я думала, мы едины. Я злилась на тебя за то, что ты самоустранилась после смерти папы. Раньше не проходило и недели, чтобы ты не позвонила. Ты приезжала сюда при малейшей возможности, мы были в курсе твоей жизни, и то же самое можно сказать о тебе. Я сказала себе, что это твой способ пережить все это. Пусть я никогда бы так не поступила, но я должна была принять твое желание замкнуться в себе. Мне столько раз хотелось поделиться с тобой… Я ведь тоже чувствовала себя одинокой и должна была преодолеть не только свое горе, но и мамино. Потому что – и пусть тебя это не удивляет – мама тоже страдает. И знаешь, ведь мы обе должны были окружить ее вниманием и заботой. Мне также причиняло боль твое нежелание принять помощь. Ты отвергала все мои попытки, хотя я видела, что с тобой не все в порядке. Ну ладно. Пусть все идет как идет. Каждый выпутывается как может. Я себе сказала, что главное, чтобы ты справилась – с нами или без нас. В конце концов, мы снова обретем друг друга. И все будет как раньше. И вдруг я узнаю, что уже четыре месяца ты здесь. Рядом с нами…

Она глубоко вздохнула.

– Я люблю тебя, Джулия, я люблю тебя всем сердцем, и это навсегда. Но что-то сломалось. Ты меня разочаровала, и я не уверена, что однажды все вернется на круги своя.

Я была ошеломлена. Слова сестры стегали меня, как хлыстом. Не было сил возражать – меня как будто парализовало. Хотя у меня тоже было что ей сказать. Например, что это она эгоистка, навязывающая мне свои страхи и страдания, в то время как мне и без того много пришлось вытерпеть. Что я имею право защищаться так, как считаю нужным, и тоже помню о матери, хотя провожу с ней меньше времени, чем она. Мне хотелось поспорить с ней, пользуясь не совсем достойными методами, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу; сказать ей, что она не должна строить козни за моей спиной, как в те времена, когда нам было по десять лет. Но я промолчала. Потому, что нам уже не десять лет, и потому, что я отдавала себе отчет, что она права.

Я никак не отреагировала, когда она встала и задержалась на несколько секунд, чтобы поправить воротник пальто, а на самом деле предоставляя мне несколько дополнительных мгновений искупить мою вину. И я не сдвинулась с места, когда она удалилась, оставив меня одну в мрачном настроении на фоне не менее мрачного неба, и бросила из-за стрельчатой ограды, прежде чем окончательно скрыться из вида:

– Уверена, ты ни разу не побывала на могиле отца.

43

Новую обитательницу «Тамариска» зовут Роза. У нее короткие черные волосы, которые резко контрастируют с почти прозрачной кожей. «R» перекатывается у нее в горле, когда она объясняет, что пока не готова окончательно переехать в дом престарелых. Рядом с ней сидит ее дочь и нервно теребит в руках носовой платок. Это моя первая беседа о зачислении нового пансионера, и мне это не очень нравится.

– Она неудачно упала, – объясняет дочь, – и сломала шейку бедра. Две недели она провела в больнице и месяц – в центре реабилитации, но ей все еще трудно ходить. Дома ей приходится подниматься с этажа на этаж, поэтому она не может остаться у себя… Я живу в Тулузе и хотела ее взять к себе, но она не хочет покидать Страну Басков.

– Ты забыла, что я здесь, – резко прервала ее старая дама. – Не следует говорить обо мне в третьем лице в моем присутствии.

– Роза, – включилась я в разговор, – никто не заставит вас жить здесь, если вы этого не хотите. Это не тюрьма. Счастье постояльцев – наша главная цель. Я не хочу скрывать от вас: придется пройти через непростой период адаптации. Но мы сделаем все от нас зависящее, чтобы вы чувствовали себя как дома.

– Я никогда не буду чувствовать себя здесь как дома. Но у меня нет выбора, потому что моя дочь живет на другом конце света…

– Мама! Не преувеличивай. Тулуза всего в двух часах езды отсюда!

– Директриса сказала, что допускается пробный период проживания, – продолжила Роза, не обращая внимания на замечание дочери. – Так вот, я пробуду здесь до конца месяца, а там увидим.

– Отличная идея, – ответила я. – Вы сегодня переезжаете?

– Да, вещи в машине, – произнесла дочь. – Директриса хочет, чтобы мама сразу заняла свободную студию. А еще она сказала, что есть студии и во флигеле, где близкие могут пожить несколько дней, чтобы мама не чувствовала себя одиноко.

– Так вы тоже хотите остаться у нас? Очень хорошая мысль!

– Нет, не я, а мой сын… Работа требует, чтобы я вернулась в Тулузу. Но мой сын приедет с минуты на минуту и проведет неделю с бабушкой. Они обожают друг друга. Он живет в Лондоне, но будет навещать ее когда сможет. Я приеду в выходные и буду каждый день звонить ей.

Роза недовольно фыркнула.

– Ты опять говоришь обо мне в третьем лице, как если бы меня здесь не было!

Я проводила Розу с дочерью до паркинга, прежде чем отправиться к Леону на наш еженедельный сеанс. Анн-Мари и Грег уже ждали их, чтобы помочь выгрузить вещи из машины. Я собиралась попрощаться, когда к крыльцу подъехало такси и из него вышел мужчина. Роза поспешила к нему, опираясь на трость.

– А вот и мой взрослый внук! Как долетел?

Мужчина обнял бабушку, поцеловал мать, которая упрекнула его за опоздание, и повернулся к нам, широко улыбаясь.

– Здравствуйте, я внук мадам Гонкальвес.

– Здравствуйте, Анн-Мари, директриса заведения, – ответила она, протягивая ему руку. – Так это вы останетесь у нас?

– Да, именно так. По телефону мне сказали, что я могу снять студию. Я рассчитываю остаться здесь на неделю.

– Прекрасно! Следуйте за мной, я вас познакомлю с Изабелль, она вам покажет наш центр.

Анн-Мари вошла в здание в сопровождении вновь прибывшего, его матери и бабушки, которую они поддерживали с обеих сторон. Грег посмотрел на меня.

– Что это с тобой?

– Ничего, а почему ты спрашиваешь?

– Потому что ты вдруг заулыбалась ни с того ни с сего.

– Да, я улыбаюсь, ну и что?

– Чувствую, неделя обещает много интересного, – проговорил он, подходя к двери.

А я со своим блаженным видом осталась в одиночестве.

44

Леон был не один: его сын сидел возле окна. Я уже несколько раз видела его. Это был вежливый и улыбчивый человек, сама любезность и полная противоположность своему отцу. За одним небольшим исключением: у них обоих, видимо, был один и тот же пластический хирург, потому что лицо сына было таким же натянутым и гладким, как унитаз. Уверена, если он моргнет, большие пальцы на ногах поднимутся.