Закончив с прической Арлетты, я присоединилась к публике. Надо сказать, у меня здорово получилось, хотя в моем распоряжении были всего ее лишь жидкие волосы, с помощью которых я должна была скрыть слуховой аппарат и сотворить пучок, даже отдаленно не напоминающий улитку. Когда я закончила, она слегка потрепала меня по щеке. Думаю, этим жестом она хотела выразить мне свою благодарность.

Марин заняла мне место слева от себя, а справа сидел Грег.

– Давай скорее, уже начинается, – произнесла она, когда я уже села.

Шоу действительно началось.

Ведущей программы была Изабелль. Ради такого случая она надела длинное платье в пол, украшенное стразами. Каждый раз, когда я смотрела на нее, у меня рябило в глазах, как будто офтальмолог закапал мне специальные капли для исследования глазного дна.

– Добро пожаловать на выборы Мисс и Мистера «Тамариска»! – громко и четко произнесла она в микрофон. – Как вы знаете, эту церемонию мы проводим в честь нашей любимой Мэрилин, которая присоединилась к звездам и теперь блещет на черном небосклоне среди облаков и орбит.

Я посмотрела на Марин, а Марин посмотрела на меня. Грег посмотрел на Марин, и она посмотрела на него. Грег посмотрел на меня, я посмотрела на Грега. Короче, обменявшись взглядами, мы поняли друг друга и сошлись в одном: у Изабелль куриные мозги.

Она продолжила свое выступление, помогая себе театральными жестами, и это продолжалось, пока Анн-Мари не подошла к ней и не сказала несколько слов на ухо. Тогда она произнесла имя первого участника, но, прежде чем покинуть сцену, не удержалась от изысканного реверанса.

Люсьенна выступала первой. Она представилась, как это принято на выборах классической мисс, с одной только разницей: в этом возрасте определяющей считалась не профессия, а количество потомков. У Люсьенны был один сын и один внук, то есть она находилась в самом низу иерархической лестницы Бабушки. Зато ее соло на кларнете имело успех, и публика много аплодировала. Я также похлопала, больше из желания сделать ей приятное, чем восхитившись ее игрой. Слушая ее, я вернулась в прошлое, на двадцать лет назад, и увидела себя на музыкальных занятиях, где мы разучивали мелодию «В лунном свете» на флейте с клювовидным мундштуком.

Эстафету перехватил Густав, который выглядел как настоящий иллюзионист: фрак, цилиндр, ходунки, украшенные золотистой гирляндой, и таинственный вид. Преувеличенно широким жестом он продемонстрировал колоду карт, вытащил из нее одну, показал публике, вложил обратно в колоду, перемешал, дунул на нее и произнес: «Сейчас на ваших глазах свершится чудо: я открою первую карту, и это будет дама пик!» Наши заинтригованные взоры застыли в изумлении: дама пик оказалась удивительно похожей на девятку червей. Густав нахмурил брови: «Не понимаю, что происходит, у меня еще никогда не было осечек». Оставалось надеяться, что у него действительно никогда не было осечек, кроме этих двух случаев. На третий раз дама пик соизволила оказаться первой в колоде, и Густав заслужил аплодисменты.

Он еще оставался на сцене, когда вышла Луиза. Густав отрегулировал микрофон по росту своей соседки и ушел, пока она разворачивала лист бумаги. «Моей памяти нужна поддержка», – уточнила она. Она представилась и перечислила своих четырех детей, десятерых внуков и двух правнуков. Потом она прокашлялась и начала петь голосом, в котором слышалась дрожь колебаний в диапазоне от высоких до низких звуков, свойственная пожилым дамам.

К концу песни слышались только всхлипывания и сопение под свист микрофона. Публику охватило волнение. У меня по спине пробежали мурашки. На несколько мгновений, в течение которых Луиза, видимо, вспомнила, где находится, зал погрузился в тишину. Первым встал Густав и яростно захлопал в ладоши, за ним последовали и остальные. Воспоминания о Мэрилин придали особый смысл словам. У ее троих детей на глазах показались слезы.

Краем глаза я увидела, как Грег на секунду сжал руку Марин в своей. Одно из двух: либо между ними происходит что-то такое, чего я еще не знаю, либо Грег страдает неврологическим недугом, который заставляет его совершать непроизвольные движения. Ситуация требует прояснения.

Луиза обошла сцену, как бы убеждаясь в том, что все осталось на своих местах и публика растрогана до слез. В своем нарядном платье она излучала сияние, и мои глаза тоже заволокло слезами.

Наступила очередь Элизабет и Пьера, которые решили выступить вместе. В вечерних туалетах пятидесятых годов супруги с серьезным видом стояли друг против друга. Старик положил левую руку на спину жены и привлек ее к себе, подняв кверху правую. Элизабет вложила в нее свою руку, улыбнулась мужу, и они сделали первые па под «Прекрасный голубой Дунай».

Иногда их ноги переплетались, иногда они сбивались с такта и ворчали, но не это бросалось в глаза. Все видели только любовь, которая их соединяла. И все было сказано за несколько минут танца. Невозможно было скрыть нежность, с которой он держал ее за руку, доверие, с которым она позволяла ему вести себя. Нежность проскальзывала даже в ее упреках, когда он наступал ей на ногу. Их оплошности прошли незамеченными; остались только взгляды, которые они не могли оторвать друг от друга. Они оба были прекрасны. Десятилетия назад они выбрали друг друга, чтобы пройти вместе по неизвестному пути. Теперь они почти приблизились к концу своего путешествия, у них усталый вид, дыхание сбивается, судьба нанесла им немало ран. Но если бы можно было одним словом определить их жизнь, это было бы слово «благодарность».

«Не каждому выпал шанс встретить человека, с которым вместе пройдешь всю жизнь и которого будешь любить так же сильно, как и в первый день, хотя не за горами уже последний», – сказала мне Элизабет во время одного из наших сеансов. «Только поэтому я сожалею, что жизнь так коротка, – добавил Пьер. – Я бы хотел прожить с ней еще хоть немного».

Слезы готовы были брызнуть из глаз, и я зажмурилась, пытаясь сдержать их. В эти дни я вообще очень много плакала. Если и дальше будет продолжаться в том же духе, я превращусь в высушенный сублимат, который можно будет упаковать и отправить на ужин астронавтам.

Очередь дошла до других участников: Мина сыграла музыкальную пьесу на аккордеоне, Арлетта представила театр китайских теней, Мохаммед сделал рисунок углем, Жюль выступил с трещоткой. На короткое время каждый забыл, где находится. Надо чаще устраивать такие представления.

В ореоле света и радостном возбуждении Изабелль в последний раз подошла к микрофону. Если бы она могла, она бы сама засияла, как гирлянда. Все кандидаты прошли конкурс, и теперь предстояло приветствовать каждого по очереди, чтобы по количеству рукоплесканий определить победителей.

В конце дефиле мои ладони распухли от хлопанья. Леон предложил измерять силу и продолжительность аплодисментов с помощью специального приложения в его планшете. Некоторые даже увидели в этом удивительное благородство с его стороны. Но он быстро их образумил: он ненавидит подтасовки и приблизительность, и его поступок был продиктован единственной целью – добиться наиболее достоверного результата. А мы-то обрадовались!