* * *

Слава богу, наступает Новый год. Рождество выдалось одним из самых депрессивных за всю мою жизнь. Джеймс ужасно извинялся, что не может пригласить меня провести праздник с ним и его мамой. Она все еще якобы «отходит» от того нашего первого знакомства (когда мы опоздали на первый ланч). Джеймс сказал матери, что мне на Рождество больше некуда пойти, но вместо того чтобы смягчиться и пригласить меня, она расплакалась и спросила, неужели она так много просит – чтобы остаться с сыном вдвоем в этот один-единственный день в году? Спорить с этим было бессмысленно, ведь Джеймс и правда проводит с ней не так уж много времени.

В прошлом году я праздновала Рождество с Хеллс, Рупертом, Эммой и Мэттом, но в этом году меня никто из них не приглашал. Я все еще злилась на Руперта за то, что он сунул свой нос в мои отношения с Джеймсом, да и я не могла представить себе, как скажу Джеймсу, что проведу рождественскую ночь у друзей – у Хеллс и Руперта. Джеймс того и гляди обвинил бы меня в том, что я собираюсь подарить Руперту Большой Рождественский Трах или что-то вроде этого – смешное и глупое. Нет, к Руперту и Хеллс я не собиралась, к тому же Хеллс меня и не звала, так что тут было без вариантов.

Я взяла те небольшие сбережения, которые у меня были, забронировала билет на поезд и комнату в «Холидей Инн», решила съездить и повидать маму.

Надо отдать должное тем людям, которые постарались сделать дом престарелых по-настоящему праздничным, но сам вид пожилых людей, ковыряющих вилками в жалких пудингах, а также медсестры в костюмах снеговиков (с суднами в руках) – все это заставляло скорее грустить, чем радоваться. У мамы был период просветления, она за все четыре часа ни разу не сбилась, но вместо того, чтобы мне чувствовать себя довольной, я чувствовала, как разрывается мое сердце. Мама плакала, прося забрать ее отсюда домой, говорила, как сильно она скучает по отцу, по нашей семье. Я, как могла, старалась ее успокоить, нежно обнимала, расчесывала волосы, рассказала о том, что мы с Джеймсом обручились в Праге, потом мы вместе смотрели фотоальбомы, но… но как можно приободрить человека, который говорит, что ему тут желают смерти? Я предложила ей, в конце концов, переехать в Йорк, чтобы я могла навещать ее почаще, но она не согласилась.

– Свою жизнь я уже прожила, – сказала она, – и мне не жаль прожитого, я была верна себе. Пора тебе сделать то же самое. Я рада, что ты нашла свою любовь и работу, которая приносит счастье, Сьюзан. Мы с отцом всегда хотели, чтобы ты, в первую очередь, была счастлива.

Я так скучала по Джеймсу! Больше всего на свете мне хотелось вернуться в отель, и чтобы там вдруг оказался он, тепло обнял меня, провел рукой по волосам и сказал, что с моей мамой все будет хорошо. Но… но вместо этого я смотрела «Жизнь прекрасна» в холле с мамой и несколькими другими местными старушками и старичками, на глаза наворачивались слезы.

На День благодарения я сходила на могилу к отцу, положила на нее цветы. Сердце сжалось от того, что могила вся заросла травой, о ней никто не заботился, – до того, как заболеть, мама навещала ее раз в неделю. Мне пришлось прополоть, где могла, руками, а где не могла – поработать секатором, который одолжила у местного работника. Удалось ровно постричь траву. Все время, пока я стригла и полола, я разговаривала с отцом. Просила его приглядывать сверху за мамой, когда я не могла этого сделать, говорила, как мы обе его любим, а когда сказала, что мне никто, кроме него, не нужен, чтобы вел меня под венец, то расплакалась.

Вчера я вернулась домой и обнаружила на автоответчике послание – какие-то явно ужасные люди сообщали, что из-за проблем с доставкой не смогут привезти нашу новую кровать в течение еще нескольких дней, то есть привезут они ее уже после Нового года. Но дело в том, что мы с Джеймсом уже успели выбросить мою прежнюю кровать и матрас до Рождества, так что 28 декабря, когда Джеймс пришел ко мне с подарками, мы расположились прямо на полу на скромных одеялах.

Утром я встала сделать кофе и завтрак, а Джеймс просматривал мои журналы и перебирал пластинки. Он заметил мой антикварный столик, на котором стояла швейная машинка. Столик был из стопроцентного дуба, очень красивый. Джеймс провел пальцем по полировке.

– Откуда он у тебя? – спросил он.

– Родители подарили на мое двадцатиоднолетие.

– Мило.

Джеймс двигался вдоль стены, ведя рукой по контурам мебели, которая у меня была.

– А эта вещица? – Джеймс указал на мой письменный стол.

– Купила на блошином рынке. Стоил всего 30 футов…

– Мило.

От того, как он вел пальцами по дереву, я почему-то холодела. Если бы он открыл ящик стола, он нашел бы…

– А это что? – он взял мягкую игрушку, кролика, за ухо и потряс. – Ты никогда у меня не принимала в подарок такие мягкие игрушки.

– М-м-м… это подарила мне Хеллс.

– Подруга подарила тебе мягкую игрушку?!

Щеки у меня запылали, а лицо свела судорога.

– Как-то необычно, – продолжал Джеймс, – а это точно не подарок какого-нибудь бывшего парня?

– Конечно, нет, – я постаралась, чтобы ответ звучал легко, – Хеллс подарила мне его в шутку. Она звала меня Кроликом, когда мы вместе работали, потому что…. Потому что… я не могла усидеть на месте. Я все время суетилась и куда-то спешила.

– Кроликом? Тебя? – Джеймс от удивления приподнял бровь.

– Ага.

Дело в том, что причину и само прозвище я изложила правдиво, но вот подарила мне его не Хеллс, и прозвище дала не она. Это был Натан. Я привязалась к этой маленькой игрушке, пока мы с ним были вместе, и оставила ее себе, впрочем, как и несколько других вещей, после того как мы расстались.

– А почему ты так вспотела, Сьюзи-Сью? – Джеймс шагнул ко мне, кролик болтался у него в руке, растягиваясь под собственным весом. – Ты ведь не врешь мне, нет?

– Нет, конечно! – Я смахнула капли пота с бровей. – Все дело в… яйцах. – Я кивнула в сторону кастрюльки, в которой варились яйца. – Они кипят как сумасшедшие.

Мой голос звучал странно, на верхних нотах, я сама себя едва узнавала. Я нагнулась, чтобы проверить, как там жарится бекон, но на самом деле я хотела избежать взгляда Джеймса, но тут он схватил меня за запястье, прижал к себе, вжимаясь своим членом в мои ягодицы.

– Ты меня напугал, – я отложила лопатку и, все еще обхваченная руками Джеймса, выложила бекон и яйца на две тарелки.

– А ты пугаешь меня, – прошептал Джеймс на ухо, – потому что иногда мне интересно, насколько на самом деле ты в меня влюблена.

– Не глупи, – мне в уши ударила кровь, – ты же знаешь, Джеймс, как сильно я тебя люблю.