— Ты опять напилась, Мария, — говорит она. Пьер не шелохнулся.

— Нет, — качает головой Мария. — Чистая случайность. Он был на крыше дома напротив отеля, прямо напротив балкона. Я увезла его за четырнадцать километров отсюда, по шоссе в сторону Мадрида. Сказала, что вернусь за ним в полдень. Он лег на пшеничном поле… Я не знаю, что теперь делать, Пьер. Пьер, я не знаю, я совсем не знаю, что делать.

Пьер берет Марию за руку. После ее слов стало очень тихо, и она понимает, что кричала.

— Прошу тебя, — говорит он. — Мария.

— Это правда.

— Нет, — вмешивается Клер, — нет. Это неправда, я готова поклясться, что неправда.

Она шагнула в сторону от машины, выпрямилась, такая величавая, что Мария опускает глаза.

— Я думаю, ему все равно, поедем мы туда или нет, — говорит Мария. — Ему это совершенно все равно. Мы вполне можем туда не ехать. Наверно, даже лучше будет, если мы не поедем туда.

Пьер вымученно улыбается.

— Но ведь это же неправда?

— Правда. Городок совсем маленький. Он был там, на крыше, прямо напротив балкона. Один шанс на тысячу, чтобы я его увидела, но это правда, правда.

— Утром ты нам этого не сказала, — замечает Клер.

— Почему же ты не сказала, Мария? Почему?

Почему? Клер удаляется от машины, взяв за ручку Жюдит. Не хочет дожидаться ответа Марии.

— Это тоже случайность, — говорит Мария Пьеру. — Когда я в первый раз его заметила, ты был на другом балконе с Клер.

Мария смотрит, как Клер возвращается к ним.

— Только гораздо позже, когда вы оба уже спали, я уверилась, что это был он, Родриго Паэстра. Было очень поздно.

— Я знал, — говорит Пьер.

Какие-то люди остановились посреди площади. Они смотрят на Клер — на Клер, которая неспешным шагом возвращается к «Роверу».

— Я сказала тебе, — продолжает Мария, — когда мы лежали и разговаривали. Но ты уснул.

— Я знал, — повторяет Пьер.

Вот и Клер, снова стоит рядом.

— Так что же, значит, он тебя ждет? — шепотом спрашивает она.

Такой она вдруг стала кроткой. Она рядом с Пьером, как никогда рядом с ним. В ней таится угроза, но она осторожна. А Пьер уже серьезно обдумывает рассказ Марии.

— Ох, я не знаю, — стонет Мария. — Я думаю, ему это безразлично.

Пьер смотрит на часы.

— Двадцать минут двенадцатого.

— Я совсем не хочу туда ехать, — говорит Мария. — Поступайте, как знаете.

— Куда? — спрашивает Жюдит.

— В Мадрид. А можно поехать в другую сторону.

Снова полицейские обходят площадь тяжелым усталым шагом. Время близится к полудню, и жара изнуряет. Солнце уже высушило улицы. Каких-то два часа — и ни капли влаги не осталось в канавках.

— Плед, — вспоминает Клер. — Это был он, да?

— Да. Ох, прежде всего я хочу выпить стаканчик мансанильи. Все остальное потом.

Она откинулась на спинку сиденья и смотрит, как они переглядываются. Идут искать на площади открытое кафе. Они будут разрешать ей пить, всегда, если ей захочется выпить, они всегда ее поддержат.

— Идем, — зовет ее Пьер.

Они идут во вчерашнее кафе. Мансанилья ледяная.

— Зачем ты пила коньяк? — спрашивает Клер. — Хуже нет — пить коньяк на ночь.

— Просто ужасно захотелось, — отвечает Мария.

И заказывает еще стаканчик мансанильи. Они не возражают. Даже Пьер — он думает теперь только о Родриго Паэстре. Он попросил у официанта газету. На первой полосе — фотография Родриго Паэстры, маленькая, нечеткая, наверно, переснятая с документа. И еще два снимка. На одном — Перес. На другом — совсем молоденькая женщина, круглолицая, с темными глазами.

— Они были женаты всего восемь месяцев, — говорит Пьер.

Клер берет у него из рук газету, читает, отбрасывает на стул. К ним подходит официант. Показывает пальцем на полицейских.

— Он мой кореш, Родриго Паэстра, — сообщает он. Смеется и делает жест рукой: мол, ищите, ищите хоть до скончания века.

— Они не поймали того дядю, — говорит Жюдит.

— Еще мансанилью, пожалуйста, — просит Мария.

Пьер промолчал. А раньше он не позволил бы ей заказать еще. Он разрешает ей выпить третий стаканчик мансанильи. Смотрит на часы. Жюдит, сидя на коленях у Клер, внимательно вслушивается в разговоры. Официант ушел.

— Ты сказала, в полдень?

— Да. Он повторил за мной. Сказал: полдень. Но он сам этому не верил.

Пьер тоже заказал себе стаканчик мансанильи. Мария выпила уже три. Она улыбается. Говорит:

— Это так занятно и ново.

— Ты расскажешь нам, Мария? — просит Клер.

Мария улыбается еще шире. И тут Пьер спохватывается.

— Ты не будешь больше пить, — решительно говорит он.

Его рука чуть дрожит, когда он берет свой стаканчик с мансанильей. Все, больше не буду, обещает Мария. Клер уже забыла о Родриго Паэстре, опять она ловит каждое движение Пьера и ничего не может с собой поделать. Солнечные лучи ворвались на крытую галерею с каменными перилами. И вся площадь начинает погружаться в полуденное оцепенение.

— А они-то, — произносит Мария, — они были на самой заре любви.

Пьер берет ее руку, сжимает в своей. Но Мария машет рукой в сторону мэрии.

— Его жена там. И Перес тоже. Чтобы соблюсти приличия, надо было разлучить их в смерти.

— Мария, — зовет Пьер.

— Да. Я сказала: может быть, граница. Он ничего не ответил. Вот так история, вот так история!

Вокруг нее уже пустота, одиночество опьянения. Но она знает, в какой момент надо остановиться и замолчать. Она остановится.

— Все-таки, — говорит она еще, — какое-то разнообразие.

Возвращается официант. Они умолкают. Пьер расплачивается за мансанилью. В Мадрид? — интересуется официант. Они еще не знают. Говорят немного о грозе. А вчера она застала их в дороге? Они отвечают нехотя, и официант не настаивает.

— Ты узнаешь место? — спрашивает Пьер.

— Узнаю. Но как же наш отпуск?

— Выбора нет, если ты меня спрашиваешь. Ты поставила нас в такое положение, что выбирать не приходится.

Он говорит спокойно, без раздражения. Улыбается. Клер молчит.

— Отпуск, — повторяет Мария, — понимаешь, когда я говорю об отпуске, я думаю в первую очередь о вас. Не о себе.

— Мы это знаем, — снисходит наконец Клер.

Мария встает. Стоит, очень прямая, лицом к лицу с Клер; та не движется с места.