терзала мысль, что несмотря на внешнее благополучие, он немолодой уже артист, не нашел своего места в современной культуре Израиля. В 90-е годы, которые теперь принято называть лихими, многие творческие личности переживали кризис и уезжали искать свое счастье в разные страны… Не всем повезло в новой жизни. И потому некоторые из них, как Михаил Козаков, возвращались домой. Решил вернуться в Россию и Никулин. Особо ревнивые репатрианты набросились на него, обвинив в неблагодарности и чуть ли не в предательстве приютившей его страны. Выдающийся актер не заслужил таких упреков… Последний раз я видел его в моей родной Твери в драмтеатре, где проходил кинофестиваль. Валя очень обрадовался нашей встрече. Но мне показалось, что и на Родине он не нашел своего места.

Вспоминая нашу израильскую жизнь, я мысленно возвращаюсь в радостные и трудные времена, в суматоху наших телевизионных будней. Как-то на одном столпотворении, когда «русская» партия Натана Щаранского проводила митинг в защиту еврейских поселенцев, наш оператор уронил с лестницы мне на голову телекамеру. Было и смешно и больно. В другой раз, подняв меня как-то на рассвете, чтобы снять стенд-ап для будущей передачи, он вдруг обнаружил, что не зарядил батарею. И съемка не состоялась. Оператора звали Станислав Плетников. Выпускник ВГИКа, он имел странное пристрастие к желтому и зеленому цвету. Как правило, все картинки у него были только этих цветов. Храмы получались зеленые, а лица и цветы – желтые. Однажды я поручил ему снять концерт памяти Булата Окуджавы в Иерусалиме. Он как поставил камеру на штатив, так и не трогал в течение двух часов, словно намеренно сторожил ее. Но замечаний никаких не принимал, поскольку считал себя классиком экрана. А расстались мы с ним, когда он положил мне на стол кассету с булатовским вечером. На ней твердой рукой молодого себялюбца было написано; «Вечер Булата Акуджавы…» В ответ на мое раздраженное недоумение он с вызовом буркнул: «Я не писатель». – «Но ты и не читатель», – сказал я ему, уже твердо зная, что мы должны расстаться.

И спустя полгода совместной работы нашего «Феллини» забрали в Москву. Надо сказать, в весьма удачное для него время – февраль 1998 года – самый разгар иракского кризиса. Саддам Хусейн, в своем противоборстве с Америкой – грозил Израилю химической войной. По данным израильской разведки – угроза была реальной. И правительство вовсю готовилось к обороне: разворачивались ракетные комплексы, гражданам страны выдавали противогазы. По радио и телевидению велись разъяснительные беседы – как вести себя в бомбоубежище. В магазинах разбирали клеющиеся ленты для изоляции окон, в госпиталях были зарезервированы койки и открыты специальные отделения. Американские дипломаты, лучше информированные о ситуации, отправляли свои семьи – детей и женщин – домой в США. Многие авиакомпании отменили рейсы. И в это самое время наш оператор благополучно отбывает в Москву. Замену нам не присылают, и мы начинаем работать с местным оператором, что в практике российского телевидения было впервые. Но в Израиле чрезвычайное положение, и для эфира нужны ежедневные материалы. Нашли прекрасного парня, тоже выпускника ВГИКа, но ставшего израильтянином – Алика Абрамова. По моему наблюдению, в операторском деле редко совпадают человеческие и профессиональные качества. А здесь – и то и другое было на высоте. Работать стало легче и интереснее. В новостной съемке очень важна картинка – от того, что увидит оператор, насколько у него быстрая реакция и хороший глаз, зависит очень многое. До сих пор, когда я смотрю наши рабочие кассеты, так называемые исходники, то получаю удовольствие от яркого, хорошо снятого репортажа Алика.

К сожалению, его семье казалось, что он не нашел себя в Израиле (российские госучреждения за границей финансировались очень слабо), и он уехал в Канаду, где, как я слышал, долго не мог найти работу по специальности и перебивался случайными заработками. Очень жаль, если до сих пор у него ничего не изменилось. Поскольку, в который раз на примере Алика, я убедился, что в работе самое главное – быть на своем месте и иметь дело с профессионалами. Кстати, приехавший спустя несколько лет после нас Сергей Пашков (руководитель бюро РТР на Ближнем Востоке) воспользовался нашим опытом и уже без проблем мог взять себе местного оператора.

Несколько лет прожил в Израиле мой близкий друг – замечательный писатель, классик российской детской литературы Анатолий Алексин. Он приехал туда по личному приглашению премьер-министра Ицхака Рабина. Думаю, будь ему лет поменьше и здоровье покрепче, он, может быть, и не покинул бы Россию. Все-таки лучшие годы жизни прошли в Москве, и всемирная известность нашла Толю на родной земле. Но именно израильская медицина помогла ему в его годы держаться на плаву, плодотворно работать, встречаться с читателями…

Сейчас я даже и не вспомню точно, где мы познакомились с ним. Скорее всего, в редакции журнала «Юность», куда я пришел в 1972 году первым заместителем Бориса Полевого. Алексин уже был давним автором «Юности» и членом редколлегии. Как-то сразу мы сошлись и подружились. Может быть, потому, что характерами схожи. Мой новый друг не любил ссор. И абсолютно независтлив. Он всегда искренне радуется чужому успеху. Сколько перебывало на моем столе рукописей молодых авторов, которые он присылал мне со своими добрыми «сопроводиловками». Иногда мне казалось, что Алексин излишне сентиментален. Я не считал это недостатком. Скорее – опасностью. Опасностью обмануться или разочароваться в ком-то. И такое нередко бывало.

Алексин всегда нравился женщинам. И, по-моему, в молодости был очень влюбчив. Пока не встретил свою судьбу – Татьяну. Когда много лет назад я впервые увидел ее на каком-то собрании в Доме литераторов, то поразился ее внешней красоте. Оказывается, они уже любили друг друга, но прошло немало времени, прежде чем они поженились. Я был на их свадьбе – скромной, немноголюдной, по-домашнему простой. Таня первый читатель, строгий критик и постоянный редактор Алексина.

Жизнь складывается из поступков, событий, из бесконечных ожиданий и надежд. Но более всего из тех самых обычных будней, где белый лист бумаги зачастую открывает вдруг такие просторы для души, что уже ничто не может затмить ожидание чуда. И чудо происходит, когда на стол ложится новая книга… У Алексина таких чудес было невероятно много. И всякий раз, когда мы с Аней приезжали в гости к Алексиным или встречались с ними на каких-нибудь торжествах или приемах, я чувствовал эту непреходящую радость сопричастности и взаимного интереса, благодатную ауру надежной дружбы. Анатолий Алексин вернулся в Россию только после смерти, мы похоронили его на Кунцевском кладбище.

Так