Она протягивает руку. И роза, и ее стебелек выступают на коже едва заметным рельефом, но, в общем, кожа остается гладкой, будто там ничего и нет.

— Ты не сердишься? — спрашивает он.

— Сержусь? Нет. Я думаю… Мне кажется, это очень красиво.

Она не лжет, говорит совершенно искренне. Красный цветок на бледной коже смотрится поразительно, как настоящая, живая роза, лежащая на снегу.

— Вот и хорошо, любовь моя.

Он приподнимает одеяло и проскальзывает в постель рядом с ней. Ведь эта татуировка у него не единственная.

Он долго возится под простынями, стаскивает через голову и бросает на пол ночную рубашку.

Она открывает рот.

Почему она прежде об этом не знала? Вокруг предплечья его обернулся дракон — рисунок сделан со всеми подробностями, из пасти пышет пламя. А вот русалка с длинными золотистыми волосами, руками она прикрывает свою наготу; какое-то насекомое, она в жизни таких не видела, с длинным хвостом и клешнями, как у краба; прыгающий тигр. Генри медленно поворачивается перед ней на кровати, и в золотистом освещении они являются ей, как персонажи сказочного театра. Она проводит рукой по змее на его спине, и от прикосновения ее пальцев кожа мелко дрожит.

Вдруг до нее доходит, что Генри лежит перед ней совсем голый, и она резко отдергивает руки.

— Такой красоты я в жизни своей не видела, — говорит она, сама удивляясь своим словам.

Он поворачивается к ней лицом, притягивает к себе, обвивает сплошь татуированными руками, и она не противится. Он целует ее, и еще раз, и еще, и еще.

Они не спят всю ночь. Он с ней очень нежен, но в первый раз ей все-таки очень больно. Он обнимает ее, и они лежат и разговаривают, пока сквозь щели в портьерах не просовывается первый утренний лучик света. Она расспрашивает его о татуировках, пытается понять, откуда они взялись. Он рассказывает, как в первый раз пришел к Хори Чио в Японии, сгибая руку, показывает, как пляшет дракон.

— Но ведь тебе приходится это все время прятать, — говорит она.

— Это совсем не трудно. Моюсь я всегда один. Их могут видеть только… — он нерешительно замолкает.

Женщины, думает она. Его другие женщины.

— Татуировщики. Но в Англии наколки никто не скрывает. У многих моих друзей есть татуировки. Даже у принца Уэльского и его сыновей, кстати, им делал их тот же мастер, который выколол моего дракона. А уж как только они себе сделали, остальным тоже захотелось. Забавно смотреть, как теперь они щеголяют татуировками, стараясь друг друга переплюнуть. Даже дамы.

Дора садится на постели.

— Дамы? — удивленно переспрашивает она.

Он смеется.

— Ну, да, дорогая. У дам английского высшего света это теперь модно. Сама увидишь. Как-нибудь мы с тобой съездим туда. Там есть известная лондонская красавица, леди Черчилль. Вокруг запястья у нее выколота змейка.

— А если ей не захочется ее показывать?

— Надевает перчатки или браслет. Но ей не нужно прятать ее. Женщины… они всегда подражают друг другу.

Дора секунду думает, гладя яркие рисунки на его руках.

— Я бы тоже хотела такую, — говорит она.

— О, нет, перестань, милая, к этому нельзя относиться легкомысленно.

— Но если те лондонские дамы носят татуировки, почему я не могу себе позволить? Ты что думаешь, мы тут в колониях недостаточно утонченные люди?

— Ш-ш-ш… Успокойся.

Он гладит ее волосы, целует их.

— Нет, что ты. Но подумай, ведь это навсегда. Если тебе вдруг захочется, чтобы ее не было, что-то не понравится, избавиться невозможно.

— Но мне очень нравится. Твои татуировки мне понравились сразу, с первого взгляда. Они для меня как часть самого тебя.

Она могла бы еще добавить: «они возбуждают меня», но промолчала. Они говорят ей о том, какой он опытный, повидавший свет и какая она еще вся домашняя. Ей до него расти и расти.

Они помолчали, наслаждаясь теплотой своих тел, гладкостью кожи.

— Ну, хорошо, — говорит он. — Если через месяц ты не передумаешь, я возьму тебя с собой, будет тебе татуировка.

И тогда, думает она, помимо обетов, они свяжут нас еще крепче, и мы будем вместе, покуда смерть не разлучит нас.

Наступает вечер, они садятся в поезд, идущий в порт. Генри не хочет рисковать, нельзя допустить, чтобы их кто-то видел, боится за ее репутацию.

До жилых кварталов недалеко, надо всего лишь перейти через мост. На каждом углу попадаются гостиницы; по дороге она заглядывает в витрины и видит внутри неярко освещенных помещений вьющийся трубочный дым, темные движущиеся фигуры матросов и других мужчин. Она крепче сжимает руку Генри. Совсем близко проезжает экипаж, брызгаясь грязью, но Генри вместе с ней проворно успевает отскочить. Кучер снимает перед ними картуз и усмехается, в свете своего фонаря оскалив желтые зубы, и пропадает во мраке. Дора успевает увидеть прижатое к окну экипажа встревоженное женское лицо.

Ее буквально накрывает волна сложных запахов: древесного дыма, протухшей рыбы, фонарного масла. Низко опустив головы, мимо них куда-то спешат мужчины, неся под одеждой весьма подозрительные пакеты и свертки; во всяком случае, Доре кажется, что они подозрительные, в них, наверно, лежат мертвые животные или части расчлененного человеческого тела. Женщина, затянутая в бархатное платье, и с перьями на голове, рукой останавливает какого-то мужчину и вполголоса что-то ему говорит, но он отбрасывает ее руку и продолжает идти своей дорогой, а она ему вслед приставляет к носу растопыренные пальцы. Увидев Дору, смеется и подмигивает.

— Здрасьте, сэр, — обращается она к Генри. — Рада снова встретиться с вами.

— Какую хорошенькую отхватил, радость моя! — кричит она им в спину. — Настоящий джентльмен. Знает, как доставить даме удовольствие.

Генри еще крепче прижимает Дору к себе.

— Не слушай ее, — говорит он. — Я ее совсем не знаю. Она дурачит тебя.

Они поворачивают за угол и идут по пустынному переулку. Проходят мимо закрытых магазинов и лавок: мясная лавка, с огромной тушей свиньи в витрине, типография, магазин тканей со штуками батиста в витрине; а вот и витрина, за которой горит свет. На ней краской написано только одно слово: «Татуировки».

— Мы пришли, — говорит Генри. — Ты еще не передумала?

Дора отрицательно качает головой, поднимается на ступеньку к тяжелой двери и с трудом распахивает ее. Сердце ее бьется так сильно, что толчки крови чувствуются на щеках и в руках.

Внутри никого нет. Пол скрипит под ногами. В дальнем углу горит единственная лампада, освещая ближайшие к ней рисунки на стене; остальные тонут во мраке.

Они заранее обсудили, в каком месте выколоть татуировку. Сначала Генри предложил на спине, там никто не увидит, но Доре хотелось иметь возможность любоваться ею. Если выколоть на спине, ей понадобится зеркало, она никогда не сможет смотреть на рисунок непосредственно. Неплохо было бы выколоть бабочку на груди, между бюстом и шеей, симметрично, здесь бы очень красиво смотрелось, но в конце концов она согласилась сделать на ноге, повыше колена.