— Я виновата, что задерживаю вас, идите скорее к Жаку, вы чем-то озабочены.

Матье встал. Он вспомнил, что идет просить у Жака денег, и почувствовал, как закололо кончики пальцев.

— До свидания, Одетта, — произнес он нежно. — Нет, нет, не беспокойтесь, я еще зайду попрощаться с вами.

«До какой степени она жертва? — задавался он вопросом, стуча в дверь к Жаку. — С таким типом женщин ничего в точности не известно».

— Входи, — сказал Жак.

Он встал, оживленный, очень прямой, и пошел навстречу Матье.

— Привет, старина, — тепло сказал он. — Все в норме?

Он казался гораздо моложе Матье, хотя и был старше. Матье полагал, что он нагулял жиру на бедрах. К тому же он вынужден был носить корсет.

— Здравствуй, — ответил Матье с дружелюбной улыбкой.

Он почувствовал себя виноватым: уже двадцать лет он это чувствовал всякий раз, когда думал о брате или видел его.

— Итак, — продолжал Жак, — что тебя привело?

Матье уныло махнул рукой.

— Плохи дела? — спросил Жак. — Послушай, сядь в кресло. Хочешь виски?

— Пожалуй, — коротко ответил Матье. Он сел, у него перехватило горло. «Пью виски и, ничего не сказав, сматываюсь». Но было слишком поздно. Жак прекрасно знал, чего ожидать: «Он просто подумает, что я не осмелился попросить денег». Жак взял бутылку виски и наполнил два стакана.

— Это последняя бутылка, — пояснил он, — но до осени я не стану пополнять запасы. Хотя говорят, что во время жары хорош шипучий джин, виски все-таки лучше. А как по-твоему?

Матье не ответил, он хмуро смотрел на розовое свежее лицо совсем молодого человека, на коротко подстриженные светлые волосы. Жак невинно улыбался, он весь дышал невинностью, но глаза его были жесткими. «Он играет в невинность, — с бешенством подумал Матье, — он прекрасно знает, зачем я пришел, сейчас он подбирает нужную роль». Он решился:

— Ты прекрасно знаешь, что я пришел одолжить у тебя денег.

Итак, слово было сказано. Теперь отступление невозможно; брат изумленно поднял брови. «Нет, он меня не пощадит», — удрученно подумал Матье.

— Что ты, у меня и мысли такой не было, — сказал Жак, — почему ты считаешь, что я об этом подумал? Ты хочешь намекнуть, что это единственная цель твоих визитов?

Жак сел, все еще очень прямой, немного напряженный, он гибко положил ногу на ногу, как бы компенсируя напряженность туловища. На нем был превосходный спортивный костюм английского сукна.

— Я не намекаю, — сказал Матье.

Он сощурил глаза. И добавил, крепко сжимая стакан:

— Но мне нужны четыре тысячи франков не позднее, чем завтра.

«Сейчас он откажет. Лишь бы только побыстрее, тогда я смогу сразу же смыться». Но Жак никогда не спешил: он был адвокатом, времени у него хватало.

— Четыре тысячи, — повторил он, покачивая головой с видом знатока. — Скажи, пожалуйста!

Он вытянул ноги и стал с удовлетворением созерцать свои туфли.

— Ты меня забавляешь, Тье, — сказал он, — ты меня забавляешь, а заодно и просвещаешь. Нет, не думай, что я имею в виду что-то дурное, — живо добавил он, — я не считаю возможным критиковать твое поведение, я просто размышляю, задаю себе вопросы и гляжу на все это со стороны, я бы сказал, по-философски, если бы не обращался к философу. Видишь ли, когда я о тебе думаю, то утверждаюсь в мысли, что не следует быть человеком принципов. Ты же ими напичкан, ты их изобретаешь и, однако, с ними не сообразуешься. Теоретически нет человека более независимого: да, это прекрасно, ты живешь над классами. Только спрашивается: что бы с тобой сталось, не будь меня? Заметь, я счастлив, я, человек без принципов, что могу время от времени тебе помогать. Но мне кажется, будь я человеком идеи, мне было бы не по душе просить что бы то ни было у отвратительного буржуа. Ибо я и есть отвратительный буржуа, — добавил он, добродушно смеясь.

Он продолжил, не закончив смеяться:

— Есть кое-что и похуже: ты, не имеющий семьи, используешь семейные узы, чтобы одалживать у меня деньги. Ибо ты не обратился бы ко мне, не будь я твоим братом.

Он напустил на себя искренне заинтересованный вид.

— Тебя все это в глубине души не смущает?

— Обстоятельства вынуждают, — тоже смеясь, сказал Матье.

Он не собирался вступать в идейный спор. Идейные споры с Жаком всегда плохо кончались{25}. Матье сразу же терял хладнокровие.

— Да, очевидно, — холодно проговорил Жак. — Ты не считаешь, что будь ты более организован… Но это, бесспорно, противоречит твоим идеям. Заметь, я не говорю о твоей вине: для меня здесь повинны твои принципы.

— Знаешь, — заметил Матье, лишь бы что-то ответить, — отказ от принципов — это тоже принцип.

— Вот как! — воскликнул Жак.

«Теперь, — подумал Матье, — он их оставит в покое». Он посмотрел на полные щеки брата, на цветущее лицо, на его открытое и все-таки упрямое выражение и подумал со сжавшимся сердцем: «У него прижимистый вид». К счастью, Жак заговорил снова.

— Четыре тысячи, — повторил он. — Это что-то неожиданное, так как на прошлой неделе, когда ты… когда ты забежал попросить меня о небольшой услуге, речи о деньгах не было.

— Действительно, — сказал Матье, — необходимость возникла только вчера.

Внезапно он подумал о Марсель, увидел ее, мрачную и голую в розовой комнате, и добавил настойчивым тоном, удивившим его самого:

— Жак, мне действительно нужны деньги.

Жак с любопытством посмотрел на него, и Матье прикусил губы: когда братья были вместе, они не имели привычки так откровенно обнаруживать свои чувства.

— До такой степени? Странно… Обычно ты одалживаешь у меня немного, потому что не умеешь или не хочешь себя организовать, но никогда бы не подумал… Естественно, я у тебя ничего не спрашиваю, — добавил он тоном вопроса.

Матье колебался: сказать ему, что это для налогов? Нет, он знает, что я их заплатил в мае. Внезапно он выпалил:

— Марсель беременна.

Он почувствовал, что краснеет, и передернул плечами, но в конце концов почему бы и нет? Откуда же этот неожиданный жгучий стыд? Он вызывающе посмотрел в лицо брату. Жак выглядел явно заинтересованным.

— Вы хотите ребенка?

Он делал вид, что не понимает.

— Нет, — сказал Матье резко, — это случайность.

— Это меня тоже удивляет, — сказал Жак, — но ты мог бы довести до конца свои нестандартные житейские принципы…

— Все не так просто.

Наступило молчание, потом Жак совершенно спокойно продолжил:

— И что? Когда свадьба?

Матье побагровел от гнева: как всегда, Жак отказывался честно рассматривать ситуацию, он просто кружил вокруг нее, а в это время его ум прилагал усилия, чтобы найти орлиное