Тем не менее деятельность ЯВМ по сбору сведений о советских фортификационных сооружениях получила высокую оценку командования. В специальной благодарности командующему армией от 7 октября 1933 г. начальник ГШ маршал Канъин Котохито отметил, что поступавшая с весны по каналам армейской разведки информация о приграничных сооружениях Красной армии позволила «воссоздать их полную картину», и предложил усилить работу в этом направлении «с учётом будущих операций нашей армии»[362].

Надо отметить, что для получения сведений о ДОТах японская разведка использовала не только агентуру, но и аэрофотосъёмку. Для этого в июле 1933 г. 2-й отдел штаба Квантунской армии по заданию русского отделения 2-го управления арендовал у компании «Мансюкоку кабусикигайся» пассажирский самолёт, с борта которого в течение двух месяцев вёл высотную фотосъёмку советских укреплений вдоль маньчжурской границы. Затем фотоснимки были отправлены в военно-топографическое управление ГШ, где специалисты-картографы составили на их основе подробную карту в масштабе 1:5000[363].

Несмотря на противодействие советской контрразведки, ряду военных миссий удалось приобрести агентурные позиции непосредственно в частях РККА: 27 августа 1935 г. начальник хэйхэского органа полковник Сибуя Сабуро направил в харбинскую миссию доклад прибывшего из Тудабо советского военнослужащего – проверенного агента «R» – о прокладе из Северо-Западного Китая через Северную Монголию до Томской области асфальтированного шоссе и перебросках китайцам по этой трассе советского оружия и боеприпасов[364].

В отдельных случаях агентура армейской разведки успешно проникала в отдалённые и закрытые для иностранцев районы. 19 сентября 1935 г. миссия в Пограничной представила штабу армии доклад о ходе строительства Комсомольска-наАмуре, составленный, вероятно, по информации участвовавших в его возведении корейских рабочих. В докладе содержались сведения о начале работы судостроительного завода, выпускавшего средне– и малотоннажные суда, строительстве авиационного завода, численности населения, транспортных коммуникациях города, связывавших его с Хабаровском, Николаевском-на-Амуре и Советской Гаванью, активном использовании труда заключённых. По времени поступления это было первое сообщение о новом военно-промышленном центре СССР на Дальнем Востоке, которое легло в основу последующих агентурных докладов в МИД и Генштаб о Комсомольске-на-Амуре[365]. При этом миссия в Пограничной одной из первых стала использовать в качестве информаторов перевербованных советских разведчиков, поскольку с 1934 г. охрана границы с Маньчжурией была серьёзно усилена и переброска маршрутных агентов перестала приносить весомые результаты[366].

Существенными факторами, снижавшими эффективность агентурной работы Квантунской армии против СССР, являлись разрозненность белоэмигрантских организаций в Маньчжурии и постоянные конфликты между ними на идеологической и финансовой почве, что побуждало японскую военную разведку принимать меры к консолидации почти 200 антисоветских группировок[367]. Вопрос об этом был поднят в июне 1933 г. на расширенном совещании руководителей разведывательных органов при начальнике штаба Квантунской армии. Касаясь использования белоэмигрантских организаций, собравшиеся констатировали, что в настоящее время они «вопреки логике разобщены и один человек может состоять одновременно в нескольких организациях, которые из-за пустяковых споров и идеологических расхождений пребывают в состоянии раскола», поэтому предложили выработать меры по объединению русской эмиграции на общей идеологической платформе[368].

По инициативе командующего армией Минами Дзиро организатором этой работы стала харбинская миссия, которая, помимо контактов с Семёновым, поддерживала с 1931 г. через редактора газеты «Харбинское время» Одзава Хаяси негласные отношения с главой «Русской фашистской партии» К.В. Родзаевским. После оккупации Маньчжурии в 1932 г. Родзаевский перешёл в непосредственное подчинение заместителя начальника миссии майора Акикуса Сюн.

В марте 1934 г. Родзаевский побывал по делам партии в Токио, где встретился с уволенным с должности военного министра, но оставшимся членом Высшего военного совета генералом армии Араки Садао. Глава русских фашистов вручил ему рекомендательное письмо от Акикуса и в ходе беседы изложил программу партии, позднее отметив в своих показаниях Токийскому трибуналу, что «Араки целиком одобрил её и обещал оказать нам поддержку»[369]. Можно предположить, что встреча Родзаевского с таким маститым специалистом по русским делам, как Араки, являлась «смотринами» будущего главы подконтрольного японской разведке белоэмигрантского центра в Маньчжурии.

В пользу этого предположения свидетельствует тот факт, что, учредив 10 декабря 1934 г. «Бюро по делам российских эмигрантов» (БРЭМ) под патронажем Акикуса, харбинская миссия добилась назначения начальниками трёх из пяти его отделов представителей преобразованной во Всероссийскую фашистской партии (ВФП) М.А. Матковского, К.В. Родзаевского и М.Н. Гордеева, а главой организации стал также тесно связанный с фашистами генерал-лейтенант В.В. Рычков[370]. Кроме того, в феврале 1935 г. заместитель начальника 2-го отдела штаба Квантунской армии полковник Янагида Гэндзо в беседе с одним из лидеров украинской диаспоры в Маньчжурии И.В. Свитом заявил, что среди белоэмигрантских организаций нет ни одной, кроме фашистов, кого можно назвать настоящим врагом советской системы[371].

Создание БРЭМ позволило скоординировать работу многочисленных эмигрантских организаций в нужном для японцев направлении. Кроме того, в августе 1935 г. по инициативе харбинской миссии при Бюро была образована единая военная структура «Дальневосточный союз военных», ставившая целью консолидировать всех бывших царских офицеров в Маньчжурии и привлечь в свои ряды эмигрантскую молодёжь для её военной и идеологической подготовки.

По мнению осведомлённых кругов генерального консульства Японии в Харбине, ссылавшихся на высказывания членов союза, настоящей целью организации являлась консолидация харбинской миссией под прикрытием БРЭМ всех бывших военнослужащих Белой армии и военнообязанных русских граждан в Маньчжурии для их непосредственного участия в «неизбежном японо-советском вооружённом конфликте, который является только вопросом времени». Конкретно Квантунская армия планировала использовать вооружённые подразделения Союза как авангард наступавших японских войск либо как партизанские отряды для дезорганизации тыла Красной армии, несения службы охраны на оккупированной территории, ведения там прояпонской пропаганды, развёртывания новых частей из специально подобранных русских граждан. Кроме того, на Союз возлагались задачи сбора разведывательной информации о СССР и ведения пропаганды в отношении советского населения. Фактическим руководителем Союза наряду с генералом от кавалерии В.А. Кислицыным и генерал-лейтенантом А.П. Бакшеевым являлся майор Акикуса Сюн[372].

Харбинская миссия также пыталась консолидировать под своим началом тюрко-татарскую и украинскую диаспоры в Маньчжурии, рассчитывая на их использование в разведывательно-диверсионных операциях против СССР.

Налаживание контактов с мусульманской общиной облегчалось сотрудничеством с японской разведкой идеолога татарского национализма Гаяза Исхаки, который с помощью харбинской, мукденской и хайларской миссий организовал и провёл в феврале 1935 г. I Дальневосточный съезд тюрко-татар. Примерно в это же время ЯВМ в Харбине установила негласные отношения с пятью наставниками медресе при крупнейшей на Дальнем Востоке мукденской мечети, надеясь через них приобрести агентуру среди мусульман для заброски в Советский Союз, однако по ряду причин этот план не был реализован[373].

Контакты с украинской диаспорой поддерживались через доверенных лиц правительства УНР в изгнании, что