Когда они вошли, князь Ольг сидел у стола, Ведица стояла возле бабьего кута, а Заряла пряталась за занавеской. Жене князь рассказал, что сегодня произойдет, но Заряла толком ничего не знала – ее лишь насторожило неурочное появление отца.

Но вскоре ей все стало ясно. Трое мужчин вошли без спроса, а Велем огляделся и спросил:

– Где у вас тут матица?

Ольг, подавляя улыбку, указал им на лавку под матицей, и трое уселись. Заряла побледнела: странный вопрос про матицу, которую и так знает всякий, задают только сваты, желая показать, что пришли издалека. И хотя она с нетерпением ждала, пока чужие люди придут в ее дом «искать матицу», бледность разлилась по ее лицу, когда она увидела долгожданных гостей! Сбывалось то, чего она хотела меньше всего на свете! И Воята, встретив взгляд высунувшейся из-за занавески девушки, ухмыльнулся и подмигнул ей, подтверждая ее самые неприятные опасения.

– С чем пожаловали, гости дорогие? – невозмутимо осведомился Ольг, сидящий у стола.

– На лов мы вышли, – ответил Велем. – Есть у нас ясный сокол, а у вас серая уточка. У вас есть дочь Заряла, а у меня сын Гостята – вот и думаем, как бы нам их вместе свести да в одно гнездо усадить.

Белотур поднялся и протянул хозяйке каравай – вздохнув, Ведица приняла его, поклонилась, прижала к груди и перевязала красной шерстяной ниткой с обережными узлами. Вот и пришел час – ее единственное дитя, что растила она шестнадцать лет, забирают у нее, чтобы увезти за реки широкие, за леса дремучие… У нее дрожали губы, но кричать и причитать еще не пришло время.

– Хлеб у добрых людей берем, а вас с нами пировать зовем, – подавляя печаль, ответила она, и это означало согласие.

Гости встали и перешли к столу – как уже принятые в доме и будущие родичи. Ведица подала братину с пивом – сперва отпил Ольг, потом передал гостям.

– Где же невеста? – весело спросил Белотур. – Поглядеть бы, что за девку берем.

Ольг кивнул, и Ведица вывела из-за занавеса Зарялу. Та смотрела на гостей во все глаза, бледная и дрожащая. И даже тень улыбки, которую все привыкли видеть в ее нежных чертах, сегодня придавала ей особенно жалкий вид.

– Кормилец ты мой батюшка, – начала она осевшим от потрясения голосом. – Или я тебе надоела? Или много хлеба поела? Зачем отдаешь меня в люди чужие, неведомые? Чтоб тебе бы, свату большему, этим пивом захлебнуться, этим хлебом подавиться! У нас пироги не про вас печены! Чтобы к вам, сватушки, трясовица привязалась, чтоб трясло вас всех, повытрясла. Еще как бы тебе, сватушка, со двора бы тебе съехать, а до другого двора не доехать, стороной набродиться, да серым волком навыться, тебе собакой налаяться, да черным вороном накурлыкаться, тебе зайком наскакаться, да назад воротиться, у ворот поколотиться!

Мужчины слушали это с самым довольным видом: невесте полагается ругать и проклинать сватов, разлучающих ее с домом, иначе чуры на нее обидятся. Так делают даже те девушки, что идут замуж с большой охотой. Но давно никто не вкладывал в эти проклятья такого искреннего чувства, как Заряла. Ее голос дрожал от обиды и негодования, в глазах блестели слезы. И особенно жгучие ее взгляды предназначались Вояте – если бы она могла убить взглядом, то парень, которого она и считала женихом, уже лежал бы на полу бездыханный.

Выкрикнув последние слова, она повернулась и кинулась бежать из дома – только русая коса мелькнула. Мужчины рассмеялись, а Воята, быстро глянув на Велема, кивнул, вскочил и бросился следом.

Заряла сама не знала, куда несется – будто хотела убежать от злой судьбы. И даже не услышала шагов позади – как вдруг что-то схватило ее уже перед воротами и прижало к стене клети. Перед ней оказалось то самое лицо – с уродливым шрамом на подбородке, чисто выбритом ради такого события, с серыми глазами, в которых ей виделось что-то волчье. Видя его так близко, вплотную, она в негодовании дернулась, но его руки даже не дрогнули.

– Куда метнулась? – спросил Воята, держа ее за плечи и не давая двинуться. – Ступай назад – обручаться будем.

– Не буду я с тобой обручаться! – в запальчивости выкрикнула Заряла. – Да я лучше в Днепр брошусь, чем за тебя пойду! Пусти меня!

– О как! – в изумлении воскликнул Воята, пораженный тем, что она его, оказывается, принимает за жениха! Но мало кому такое не покажется обидным, и он спросил: – Ну и чем я тебе так не угодил? Не хорош, не пригож?

– Да любой леший тебя пригожее! Любой упырь лихой повежливее! Ни за что я в ваш род не пойду, пусть хоть поленом меня гонят! Ненавижу вас, ладожских!

– Да что мы тебе сделали? – Видя пылкую ненависть в ее глазах, Воята начал понимать, что она ведет себя так не просто от вздорности или спеси балованной девицы, считающей, что ни один жених для нее не хорош. – Чем обидели?

– Чем обидели, спрашиваешь? Будто сам не ведаешь! Весь род мой вы загубили! Моей матери вы всю жизнь порушили! Ее брата, князя Аскольда, вы убили! Мужа ее первого, Борислава, тоже вы убили, и Киев, и Коростень забрали!

– Да мы здесь при чем? – Воята оторопел. – Это ж Ольг! Отец твой! Наших тогда никого здесь и близко не было, у отцов докончание с Аскольдом было, мы его и держались.

– Без вас он не пришел бы сюда. И почему Яромила в Киеве княгиня? Моя мать – Дирова дочь, она должна быть княгиней! Яромила здесь никто, чужая, а моей матери место заняла! Ненавижу вас всех! Всю вашу Ладогу ненавижу! Не пойду к вам! И тебя я ненавижу, глаза твои бесстыжие! Чтоб тебя в рог скривило! Нет парня на свете противнее тебя! Возьмешь меня замуж – сам пожалеешь!

– Что пожалею – это точно, – задумчиво согласился Воята и выпустил ее плечи. – Дура ты все-таки, девка, – сказал он больше с сожалением, чем с издевкой, и Заряла, скорее удивленная, чем обиженная, осталась на месте.

– Это почему это я дура? – с подозрением осведомилась она, будто ответ мог быть каким-то совсем неожиданным. – я знаю! я все знаю, как тогда было!

– Как тогда было – может, и знаешь. А вот что сейчас… Чем искать, есть ли где парень попротивнее меня, ты бы хоть спросила сперва, кто я-то есть такой!

– Кто ты есть такой? – в полном недоумении повторила Заряла.

– Не я это! Не за меня тебя сватают, голова ты березовая! Меня с тобой взамен брата обручают, раз его здесь нет, сватают тебя за Гостяту, Велемова сына. А я воеводе не сын, а сестрич. Отцом моим был Хранимир, воевода валгородский. Ты хоть бы у сестер спросила, они бы тебе сказали. Так что пляши! Коли противнее меня нет, то Гостята тебе понравится!

С этими словами он взял ее за руку и потащил назад в избу. Заряла шла за ним, еле передвигая ноги. Вместо облегчения она испытывала в основном растерянность. Все в ней возмущалось при виде Вояты, но когда оказалось, что идти ей не за него, у нее вдруг возникло чувство, будто ее обокрали.

Когда они вошли, старшие, уже прикончившие пиво, переглянулись и подмигнули друг другу: Воята в два счета укротил упрямую и строптивую невесту, и теперь она шла за ним покорная, как овечка. Заряла несколько успокоилась, зная, что ей идти не за этого парня, который тут сидит рядом с ней, лишь заменяя брата, но растерянность не проходила. Глупо как вышло – столько шуму подняла, а вовсе было незачем… Это вовсе и не он… Уже зная об этом, она искоса посматривала на Вояту и замечала, что с другой стороны лица, где не видно шрама, он не так уж нехорош собой… вполне себе ничего… с лица многие гораздо хуже бывают… так что в рассуждении внешности он далеко не самый противный на свете. А шрам… может, как бороду отрастит, станет не видно? Перед старшими он сидел со спокойным и почтительным видом, но ощущение силы и уверенности осталось, так что она вдруг почувствовала себя глупым ребенком рядом со взрослым мужчиной.