– Как ты себя чувствуешь?

– Что… – мужчина усмехнулся, тут же кривясь, словно ему было больно говорить, – нравится так нянчиться?!

Выдав резкие слова, мужчина отвернулся и поехал в зал, не желая дольше оставаться, чтобы не сказать лишнего. Не стоит. Да и Женя не заслужила. Просто… он не мог выносить мысль, что он для нее лишь калека, больной, нуждающийся в заботе.

Женя стояла напротив Ломова, пытаясь понять, что сейчас произошло. Она обидела Андрея? Не так сказала? Оскорбила? Что?! Глянув на мужчину, всматриваясь в темно-зеленые глаза, она увидела в них веселье. Илья пребывал в отличном настроении. Но почему?!

Подмигнув, Илья бодро выдал:

– Ладно, пойду, – он сделал шаг к двери, но застыл на месте, оборачиваясь и предупреждая: – Будет обижать, звони. Приеду и…

– Ломов, – раздалось рычание из зала, – вали уже.

Илья потер подбородок, не сдерживая довольной улыбки. Весело тут у них.

– Ладно, Жень, я пошел. Если что не так, извини.

Не дожидаясь ответа, Ломов торопливо направился на выход, а Евгения осталась стоять. Она некоторое время смотрела ему вслед, а потом закрыла дверь на два замка и пошла в кухню. Хорошо хоть не нужно сегодня готовить, все есть. Только подогреть. Что интересно, она всегда с нетерпением ждала вечера, когда будут вместе сидеть за столом, обсуждая то, что случилось за день. Как настоящая семья.

Появилась четкая мысль – все рассказать Андрею. Ей хотелось. Не знала, как он отнесется, но точно желала поделиться. Вместе живут, да и так… Громов должен знать.

Включив чайник, Женя достала из холодильника кастрюлю с рассольником и поставила на плиту. Глянув на себя, поспешила в спальню, считая, что есть время переодеться. Когда проходила, краем глаза она уловила, что мужчина сидит у окна и смотрит во двор. Отлично. Справившись за несколько минут, Липина хотела быстро вернуться в кухню, но задержалась в зале, заострив внимание на диване, на котором сидела малышка. Наблюдая, как сосредоточена дочка, женщина улыбнулась. Чем-то ее напоминала в детстве…

Марина рисовала… овалы, представляющие туловище, голову, ручки, ножки, разукрашивая синим карандашом. Получился человечек-сосиска интересного цвета. Приблизившись, присев на диван, Женя посадила девочку к себе на колени и ласково спросила:

– Как дела?

– Хорошо. Рисую тебя. Нравится?

– Очень, – весело сказала мама, надеясь, что все же немного не те пропорции.

– А мы с папой рисовали много-много всяких зверей. А когда он поправится, то научит меня плавать! – Марина перестала рисовать, посмотрела на Евгению и с огромным любопытством спросила: – Мама, а ты умеешь плавать?

Женя покачала головой, желая дать обещание, что они обязательно научатся, как вдруг услышала:

– Тогда папа и тебя научит. Только его нужно поцеловать. Да вот! Я поцеловала, и он обещал. Точно-точно! И ты так…

Смутившись, чувствуя неудобство, Женя прочистила горло, стараясь не смотреть в сторону, ведь Андрей находился рядом и все прекрасно слышал. Женя обняла дочку, прижав к груди, и погладила по волосам, удивляясь детской простоте. Надо же… поцеловать…

Только подумала встать, желая проверить суп, как вдруг услышала вопрос дочери:

– А когда мы пойдем учиться?

Евгения замялась, но ответить не удалось. Громкий голос мужчины.

– Папа поправится и тогда сразу, как только мама поцелует.

Евгения пораженно охнула, изумленно глянув на мужа, встречающего ее возмущение с вызовом и свирепым предвкушением.

– А если сейчас? Тогда нужно будет ждать совсем немного, правда? – невинно поинтересовалась девочка, не догадываясь, какую бурю посеяла в сердце матери.

Сглотнув, Евгения только хотела отмахнуться шуткой, как услышала ответ:

– Конечно. Все зависит от мамы.

Женя чуть приоткрыла рот, моментально забывая обо всем на свете, сосредотачиваясь на словах. Как он мог такое сказать?! При ребенке… Нечестно и непозволительно грубо. Резко поднявшись, она улыбнулась и спокойно произнесла:

– У меня там суп…

– Мама, а как же поцелуй? Все мамы и папы целуются. Я видела! Ты же хочешь купаться, правда? И папа нас научит.

– Обязательно, – согласился мужчина, прожигая взглядом женщину, продолжающую с возмущением смотреть на него, надеясь, что все же ее воображение слишком разыгралось и разговор померещится. Несомненно.

– Хорошо, я обязательно… поцелую… потом.

– Нужно сейчас, да, папа? – уточнила Маришка, счастливо улыбаясь.

Громов хищно прищурился и кивнул, подтверждая слова дочери. Всем своим видом он давал понять, что не собирается идти на уступки. Женя взволнованно сглотнула, чувствуя себя в клетке.

И как к этому пришли?! Почему она допустила подобное?

Молодая женщина сделала шаг вперед, не в силах говорить и побрела к мужу, чувствуя себя странно, а, точнее, растерянной. Но вместе с тем появилось чувство предвкушения. Как такое возможно, ведь столько времени прошло? Да и ничего серьезного у них не было. Так…

Приблизившись к Громову, женщина встала рядом и улыбнулась дочери, отмечая любопытство в чудесных глазах. Ничего не поделаешь… придется подстраиваться, чтобы не разбивать уверенность ребенка в семье и надежду на будущее. Она чуть наклонилась, планируя поцеловать в щеку, надеясь, что все пройдет быстро и незаметно. В просьбе не уточнялось куда именно.

– Жень, повернись к ребенку спиной, а ко мне лицом, – чересчур спокойно попросил Громов, странно хмуря брови.

Решив, что он прав, ребенок не должен видеть поцелуев, Евгения сделала так, как просил мужчина. Но, приблизив лицо к щеке, вдруг почувствовала захват сильных пальцев на подбородке.

– Андрей… – предупреждающе начала, надеясь, что он поймет намек.

– Ребенка не следует обманывать, Евгения, – в губы выдохнул мужчина.

Липина растерялась на мгновение, желая уточнить, о чем он, но в следующую секунду твердые губы накрыли рот, действуя нежно, но в то же время жадно и собственнически. Мужчина слегка дразнил, смело покоряя, наслаждаясь, пока не почувствовал, что девушка вцепилась в его плечи, содрогаясь крупной дрожью. Ее трясло от волнения. Громов ослабил напор и посмотрел в завораживающие темно-карие глаза. Отмечая в них страх и удовольствие, он загадочно улыбнулся и спокойно произнес:

– Теперь осталось только встать на ноги.

Кое-как выплыв из бушующих ощущений, Евгения отвела взгляд, стесняясь, желая провалиться. Сглотнув, с облегчением вспоминая, что ей нужно в кухню, скованно пролепетала:

– Рассольник…

В следующую секунду она поспешно спасалась бегством, ругая себя за трусость. Нужно было вести себя спокойно, безразлично, чтобы показать, что для нее это ничего не значит. Но она не могла…