И что теперь ей прикажете делать?

Ночевать в театральной костюмерной?

Вот уж это никак не входило в сегодняшние планы Александры!

Она снова попыталась открыть дверь – и опять без малейшего успеха. Тогда она постучала в нее, надеясь, что ее кто-нибудь услышит, но на ее стук никто не отозвался. Наверняка из театра уже все ушли, рабочие шумят и не услышат ее стука, а сторож еще не пришел.

Она снова уселась – на этот раз в бархатное кресло Маргариты – и мрачно уставилась на дверь.

Может быть, Маргарита просто заболталась с Люсей, или платье еще не готово, и она все же вернется и выпустит свою пленницу? Но с чего она дверь-то заперла, хотелось бы знать…

Вдруг на глаза Александре попалась задернутая плюшевая занавеска в дальнем углу костюмерной. Эта занавеска отчего-то буквально притянула к себе ее взгляд.

В конце концов она встала, подошла к занавеске и отдернула ее.

За занавеской оказалась низкая обшарпанная дверь.

Александра повернула дверную ручку. Дверь была не заперта, она открылась с болезненным ревматическим скрипом, за ней обнаружился темный коридор, из которого на Александру повеяло затхлостью и застарелой пылью.

Но, так или иначе, этот коридор куда-то вел, а все пути в театре, как известно, ведут в театральное фойе и оттуда – на свободу…

Александра решительно шагнула в темноту, слегка пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку.

Впрочем, ей только в первый момент показалось, что тут темно, очень скоро она начала различать очертания предметов.

Коридор был незнакомый, хотя Александра работала в театре достаточно давно и считала, что знает здесь все уголки и закоулки. Но в этом месте она прежде не бывала.

Она медленно пошла вперед, оглядываясь по сторонам, чтобы найти какую-нибудь дверь, ведущую в знакомые помещения. Наконец она увидела впереди полоску света, пробивавшуюся из-под двери.

Подойдя к этой двери, она почувствовала внезапную робость и, прежде чем войти, постучала.

– Входите! – донесся из-за двери сильный, звучный голос.

Александра открыла дверь и вошла.

Она оказалась в большой полутемной комнате, освещенной единственной свечой в старинном серебряном подсвечнике. При свете этой свечи она разглядела старика, сидящего в черном кресле с резной деревянной спинкой – должно быть, позаимствованном из театрального реквизита. Старик был одет в старомодную шелковую куртку с ярким шейным платком. В полутьме помещения Александра не смогла разглядеть его лица, она увидела только блестевшие в темноте яркие глаза и большие морщинистые руки, лежавшие на краю низкого столика. На этом столике перед ним стояла какая-то коробка, в которую старик заглядывал с живейшим интересом.

Вся остальная комната пряталась в темноте, и Александре на какой-то миг померещилось, что из этой темноты на нее глядят чьи-то многочисленные недоверчивые и настороженные глаза.

Услышав шаги Александры, старик оторвался от своего занятия, повернулся к ней и проговорил:

– Проходите, Александра Александровна, посидите со мной!

– Вообще-то, мне некогда, я хотела только спросить, как отсюда попасть к выходу из театра, – проговорила Александра растерянно. – Представьте, я заблудилась… – Тут она спохватилась: – Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Ну, что вы! – старик улыбнулся. – Кто же не знает вас… в нашем театре? Ну, все же присядьте, посидите немного со стариком, а то у меня такие скучные собеседники…

Не вставая с места, он поставил на стол еще одну свечу в таком же серебряном подсвечнике, зажег ее.

В комнате стало значительно светлее, и Александра разглядела висевшие на стенах театральные костюмы – расшитые камзолы, фраки, платья с кринолинами, наряды придворных и крестьян, гвардейцев и разбойников. Тут же, рядом с этими костюмами, висели большие, искусно сделанные куклы-марионетки с живыми, выразительными лицами. Именно их глаза Александра и увидела в темноте.

И еще при свете второй свечи она отчетливо разглядела лицо старика.

Это лицо было покрыто густым, глубоко въевшимся, многолетним загаром, выдублено беспощадным солнцем южных морей, обветрено соленым ветром всех океанов и исполосовано кривыми глубокими шрамами, как у старого пирата.

«Какое интересное, необычное, выразительное лицо! – подумала Александра. – Я уверена, что никогда не видела его в театре, и вообще никогда раньше не видела, но отчего же оно кажется мне таким странно знакомым?»

– Присаживайтесь, Александра Александровна! – повторил старик и придвинул ей обычный стул.

Она невольно подчинилась ему и спросила:

– А вы давно работаете в нашем театре?

– Давно ли я работаю в театре? – переспросил старик. – Можно сказать, всю жизнь… ведь, как известно, вся наша жизнь – театр, по крайней мере, так говорил один ваш коллега…

– Вы, наверное, бутафор? – продолжала расспрашивать старика Александра.

Старый незнакомец вызвал у нее неподдельный интерес, и она уже забыла, что спешит домой.

– В каком-то смысле… – уклончиво ответил он и придвинул к ней то, что в первый момент показалось ей коробкой. – Вот занимаюсь я, к примеру, и такими вещами.

Приглядевшись, Александра поняла, что это – сценический макет, какие изготавливают театральные художники, чтобы представить – в объеме – декорации и оформление будущего спектакля.

Макет представлял собой мрачный, скудно обставленный зал средневекового замка. В одном конце, на возвышении, стоял трон, на нем сидел, склонив голову на плечо, плотный широколицый человек средних лет. Чуть в стороне, в деревянном кресле, похожем на кресло старика, сидела женщина со следами былой красоты на лице. В правой руке она сжимала маленький веер из черных кружев. На круглом столике перед ней стоял крошечный серебряный кубок. Александра подивилась тому, насколько тщательно и мастерски были изготовлены все детали макета и насколько хорошо были сделаны обе куклы: лица их выглядели совершенно живыми, казалось, что они дышат и вот-вот заговорят. Даже кубок на столике казался совершенно настоящим, и в нем вроде бы плескалось красное вино.

Не сразу она заметила в другом конце зала еще двух кукол, точнее – двоих людей. Эти были гораздо моложе, один – очень высокий, с длинными руками и ногами, с длинным злым лицом, второй – среднего роста, чуть полноватый и бледный. Оба держали в руках шпаги и, судя по их позам, собирались приступить к поединку.

– А, так это финальная сцена «Гамлета»! – догадалась Александра. – Поединок Гамлета и Лаэрта!

– Совершенно верно! – старик улыбнулся. – Вам ли не узнать эту сцену! Вы же профессионал! Но вы, конечно, помните, чем она обычно заканчивается?

– Горой трупов, – машинально ответила Александра. – Что значит – обычно? По-моему, эта сцена всегда заканчивается одинаково. Режиссеры придумывают новые прочтения, одевают героев в современные костюмы или вовсе раздевают их, но сюжет драмы от этого не меняется. Гамлет смертельно ранит Лаэрта, тот, умирая, заверяет своего противника, что он успел поцарапать Гамлета отравленной шпагой, так что жить ему осталось недолго. Его мать, королева Гертруда, по ошибке пьет отравленное своим мужем вино, которое он приготовил для того же Гамлета, и Гамлет убивает короля Клавдия отравленной шпагой. В общем, все участники этой сцены погибают, и появляется Фортинбрас, чтобы произнести свою заключительную реплику.