Ранняя осень, суббота после полудня. Погода до омерзения хороша. У ворот стоит арендованный автобус для кружка любителей гор. Одетые в походные куртки и штаны студенты с рюкзаками за плечами забираются в автобус. Чёрт подери, надо было записаться хотя бы туда. Однако членство в этом кружке требует слишком больших расходов. Почти все пижоны, записавшиеся туда, сделали это из желания пофорсить. Одели куртки с капюшонами, взвалили на спину рюкзаки, а чтобы они смотрелись потяжелее, напихали туда смятых старых газет, натянули белые чулки, нарочно обули стоптанные полевые ботинки, чтобы выглядеть посолиднее, напялили форменные штаны американских военных моряков, на плечи навесили транзисторы и фотоаппараты, а на нос нацепили солнцезащитные очки… Даже если купить эти иссиня-зелёные штаны в лавке старьёвщика на Тондэмуне, то выложишь за них не меньше шести-семи сотен вон. Эх вы, пижоны… Наверняка будет стыдно, когда обрядившись в такую дороговизну, придёте в лес, а там нет никого, кто бы полюбовался на вас… Ну, конечно же, по дороге обратно, сидя в междугороднем автобусе или в поезде и ловя восхищённые взгляды деревенских, вы почувствуете удовлетворение…

Всё это так, однако мне-то какое дело… Суббота, после полудня. В библиотеку, уж извините, идти не охота, да к тому же там скорей всего уже закрыто. Для начала надо бы раздобыть сигаретку и покурить. К обводит взглядом двор, чтобы найти подходящий объект, у которого можно стрельнуть курево. Как раз в это время из-за угла седьмого лекционного зала появляется Р. Его очки поблёскивают на солнце. К машет рукой в его сторону. Р с улыбкой на лице подходит.

— Одну сигаретку, — протягивает К руку.

— Ну и нюх! Как ты догадался, что я купил сигарет? — Р достаёт из кармана ещё непочатую пачку «Пагоды». Похоже, он только что из буфета.

— Вот это да! Не уж-то «Пагода»? И с каких это пор «Белый тополь» в отставке?

— Да ну тебя, только сегодня.

— А, так у тебя свидание?!

Р неловко улыбается сквозь очки и протягивает сигареты. Аж три штуки зараз.

— Данке, можешь идти.

— Да есть ещё часа два. — Р подносит зажигалку.

— А супружница у тебя симпатичная… — затянувшись, говорит К. Как-то раз на улице он видел Р вместе с его девушкой.

— Да ничего особенного, во всяком случае, порядочная, — отвечает Р.

— Ну и как она? — развязно спрашивает К. Лицо Р слегка напрягается, он отрицательно качает головой.

— Она не из таких.

— А что, есть такие, а есть и не такие? — подначивает К. Однако в душе ему стыдно.

— Где учится?

— В училище искусств.

— Живопись?

— Не-е, керамика…

И Р, словно он что-то вспомнил, спрашивает у К:

— Кстати, я давно хотел тебя спросить, ты часто бываешь в «Тэхане»?

«Тэхан» — букинистический магазинчик на Тондэмуне, куда частенько заглядывал К. Хозяином там был рябой мужчина, на вид лет пятидесяти. По сравнению с другими такими местами в том магазинчике был очень даже неплохой ассортимент, поэтому-то К и захаживал туда регулярно. Там он и покупал книжки и продавал. И когда Р заговорил о «Тэхане», К тоже кое-что вспомнил:

— Ага, а что — это твои родственники? Как-то раз вечером я, кажется, видел тебя там. По-моему, ты даже в дом прошёл? — спросил К.

На что Р нерешительно промямлил:

— Да не то что бы… Так значит, ты близко не знаком с семейством?

— Домашних не знаю, но с хозяином, рябым-то, с ним мы очень даже сблизились.

«Тэхан» — лавка уценённых книг, таких хоть пруд пруди. Как и другие книжные лавки, число которых резко прибавилось после войны, она тоже представляла собой сколоченную наспех дощатую пристройку. Внутри магазинчика, который был отделён от тротуара всего лишь порожком, три стены заставлены книгами, а у стенки в глубине магазина за маленьким столом, подперев руками голову, сидит рябой, который либо клюёт носом, либо щёлкает на счётах. На стене за спиной рябого в уголке есть дверка, которую не сразу-то и приметишь. Если открыть эту дверь, то за ней неожиданно оказывается двор с водопроводной колонкой и обычный дом с черепичной крышей. К узнал об этом после того, как один раз прошёл через эту дверь в туалет, который указал ему рябой. Тогда же К увидел во дворе молодую женщину, развешивающую бельё. Её желтоватое лицо казалось то ли отёкшим, то ли оплывшим. Через открытую дверь было видно, что комната заставлена очень дорогой утварью, и даже стоял проигрыватель. Кроме этой женщины в доме, похоже, никого больше не было, и К даже и предположить не мог, что дом этот — дом рябого, а та женщина — его жена. Вернувшись из туалета, он спросил у хозяина лавки, с которым сдружился настолько, чтобы обмениваться непристойными шутками:

— Ну и дела! Неужто вы тайком изменяете жене с той женщиной, что в доме?

В ответ рябой ухмыльнулся и проговорил:

— Так это ж моя супружница!

— Вот это да! Оказывается, вы ещё тот богач!.. — еле вывернулся К, пряча сконфуженное лицо…

— Слушай, а тот рябой, случайно, не твой зять? — спросил К.

Р отмахнулся, как будто говоря: «Да ну тебя!», и, многозначительно улыбнувшись сквозь очки, проговорил:

— Ну да, жена рябого мне старшей сестрой приходится…

— Смотри-ка ты!

К почуял в словах Р фальшь и демонстративно сочувственно зацокал языком. Р неловко улыбнулся и поднялся с травы, где всё это время сидел.

— Однако, пойду я…

— Ты ж сказал, что ещё часа два есть… — проговорил скучающий без дела К. Р с глупой улыбкой на лице снова опустился на землю. Затем он достал из кармана пачку, вытащил оттуда три сигаретки, и, бросив их на колени К, опять встал.

— Да мне ещё нужно кой-куда зайти. До встречи.

К ничего не остаётся, кроме как отпустить приятеля. Он глядит вслед Р, который еле несёт своё худосочное тело, до тех пор, пока тот не скрывается за воротами.

Пять сигарет. А значит сегодняшний вечер худо-бедно можно пережить. В выходные время у К исчисляется сигаретами. В кармане есть двадцать вон. Раз разжился куревом, может, на эти деньги сходить в кинотеатр «Чхонге»? За двадцать вон только там и удастся посмотреть сразу два фильма подряд. Нет, есть, конечно, ещё несколько мест, но, если учесть плату за автобус, то выходит сумма, на которую попадёшь лишь в захудалый кинотеатр, да и то на утренний сеанс со скидкой. Автобус с пижонами из кружка любителей гор начинает фырчать и, обогнув двор, исчезает за воротами. Чтоб вам свалиться с утёса и посворачивать себе шеи! Запах бензина крадётся в тень дерева. Автобус уехал — и такое ощущение, будто двор совершенно пуст. Старый сторож в чёрной форменной одежде и чёрной фуражке с золотым ободком, бренча ключами, идёт в сторону главного здания института. Этот старик со сгорбленной спиной работает здесь сторожем уже то ли тридцать, то ли сорок лет, несколько дней назад его улыбающееся фото с форменной фуражкой на голове появилось в газете. Трудно сказать, воспримет он это как похвалу или же оскорбится, если сказать ему: «Да вы просто прирождённый сторож!» Похоже, глаза старика из-за слепящих лучей солнца тоже больны. Он шагает сейчас с закрытыми глазами. Абсолютный инвалид. Интересно, а сможет ли он, закрыв глаза и повернувшись спиной, пройти от своей сторожки у ворот до лестницы главного здания института? Подумать только! Тридцать или сорок лет только тем и заниматься, что сторожить, и даже не стыдиться этого! Вон, даже в газете фото своё поместил, мол, когда я гляжу на здоровых студентов, то чувствую важность своей работы и т. д. и т. п…. К бездарности приплюсуйте силу привычки, а всё это из-за того, что старикашка по природе своей недалёк умом. Однако ж, погляди на него… Полезность… Ишь, ты, нашёлся тут, нужный какой… К засовывает руку в карман студенческого мундира. Рука нащупывает потрёпанную банкноту. До чего поразительно, что деньги можно определить на ощупь! Даже когда карман набит всякой всячиной, рука вполне способна отличить салфетку, которой утирал нос, и затёртый от долгого ношения клочок бумажки от денежной банкноты. И дело совсем не в том, что руки обладают особой чувствительностью, совершенно определённо то, что у денег своя аура. Деньга дотрагивается до руки. В ответ рука смущённо краснеет, как рак, и легонько подрагивает. Деньга потихоньку начинает заигрывать с рукой. Рука, пытаясь совладать с собой, застёгивает воротник пальто и замирает. Не хочешь, ну как хочешь, бросает вызов деньга. Рука колеблется. А потом в припадке безудержной дрожи вдруг исступлённо сжимает банкноту в объятьях. Последняя же, коварно усмехаясь, слегка поглаживает руку. И затем, о, боже мой, деньга в мгновение ока исчезает, а рука растерянно сжимает в пальцах какую-то бесполезную вещицу. Теперь К уже не спускает глаз со своей ветреной руки. Он вытаскивает из кармана банкноту. Ни больше, ни меньше — двадцать вон. Выкладывает потрёпанную купюру на газон, на неё кладёт руку, и таким образом обеих — руку и деньгу — женит. Так: обе стороны обязуются не обращать внимание на бананы, что вечно без дела торчат на улице, на кинотеатр «Чхонге», утопающий в запахе пудры официанток, на чайную, где продаётся ненастоящий кофе и лживые сантименты. Ну же, глупая ты голова, подумай, ведь можно пойти в лавку рябого и на двадцать вон запросто купить одну книжку в мягкой обложке. А то ведь жить в мире привычек — как тот сторож, или же под влиянием импульса, как та изменница-рука, — в обоих случаях обходится дорого. Надо жить революционно. И не по привычке, и не импульсивно. Просчитывая ещё и ещё раз. К рад, что теперь у него есть, куда пойти. В лавке у рябого можно пробыть до вечера, болтая о том о сём и перебирая книги. О, кстати, когда несколько дней назад он заходил туда, то заприметил одну книжицу. Неизвестно, может, её уже купили. Хотя она ведь из редких, да ещё и узко специализированная, к тому же хозяин запросил за неё весьма дорого, так что, скорей всего, её ещё не купили. Рябой затребовал за неё триста вон. Однако К уверен, что сможет купить её за сто двадцать, ну, от силы, сто пятьдесят вон. Кто знает, а вдруг завтра появятся сто вон. И тогда, добавив их к тем двадцати вонам, что лежат в кармане, можно будет купить книжку. Естественно, рябой не продаст так задёшево только потому, что К — частый гость в лавке. Даже наоборот, хозяин лавки — тот тип, который наживается за счёт постоянных клиентов, пытаясь навязать книги, которые никак не распродаются. Но К владеет секретом, как подешевле купить. Он тайком от рябого вырывает несколько страниц в книжке, на которую положил глаз, а несколько дней спустя идёт и начинает торговаться, упирая на то, что, мол, кто купит книгу, у которой вырвано столько страниц. В конце концов рябому ничего не остаётся, как уступить. Придя домой и вклеивая вырванные странички липкой лентой, К чувствует себя на седьмом небе.