— Серый, как быть? Он ее не тронул. Давай хоть куда-нибудь спущенки насуем, пусть канает за извращенца…

— Э, вы куда ведете? — спросила, резко остановившись на площадке последнего этажа, Ольга.

— Пойдем местность осмотрим, чтоб ментов поблизости не было… — начал объяснять водитель.

— Ты что, с горшка упал в детстве?! — спросила Ольга. — Иди, если тебе надо, я здесь подожду, с этим старичком слюнявым…

Она показала на Цепня.

А он в то же мгновение обхватил ее сзади, прижимая руки к бокам, рыча не то от сладострастия, не то от злобы. Водитель, выдернув из кармана шнурок, накинул его Ольге на шею и стал душить. Вся хрипящая, пыхтящая и постанывающая компания неуклюже топталась на пустой и сумрачной площадке, стремясь оказаться поближе к лестнице, ведущей на крышу.

Борьба с девочкой-подростком полностью захватила обоих бандитов. Поэтому, практически не прячась, вышел на площадку Марк Майер и, прицелившись, ударил широким и твердым носком кроссовки прямо между расставленных ног Цепня. Ощутив одновременно ослепительную боль и услышав напоследок жуткий звук раздрабливаемого ногой мужского богатства, Цепень уже не думал о том, хорошо ли он справился с поручением Робинзона. Он завопил, упал на грязный цементный пол и корчился на нем, рыча и захлебываясь болью и слезами.

Вопль Цепня ошарашил водителя. Он инстинктивно выпустил девчонку из рук; придушенная, но не потерявшая еще сознания Ольга мягко опустилась на пол и, натужно кашляя, поползла к стене.

Марк подскочил к водителю и нанес ему болезненный, но легкий удар по лицу. Водитель, отшатнувшись, успел перехватить руку Марка. Тому только этого и надо было. Он резко повернулся вокруг своей оси, вынося выкрученную в кисти руку противника в сторону и вверх, еще один полуоборот, рывок — и грузный крепыш с воем и вывихнутым плечевым суставом грохнулся жирным хребтом на пол. Здесь не спортзал, и Марк легким движением двух пальцев отключил парню сознание как минимум на двадцать минут.

— Геночка, миленький, спаси меня! — скулила из-под электрощитовой Ольга.

— Цыц! — приказал ей Марк. — Беги ко мне, там открыто!

— Хорошо, — согласилась девчонка.

Дробные шлепки резиновых подошв о ступеньки свидетельствовали о том, что девочка стала совсем послушной.

— Ну теперь займемся тобой! — сказал Марк, приподнимая Цепня за шиворот.

Тот не мог разогнуть от боли ног и медленно поднимался, как бы скрюченный, с пола. Он глядел на Марка без злобы, даже жалобно, и приговаривал:

— Что ж ты делаешь, гад?! Что ж ты делаешь!..

Марк подтащил его к стене, прислонил, присел рядом на корточки так, чтобы видеть и водителя, сказал:

— На вопросы отвечать четко, быстро и точно! Начнешь юлить, я твое небогатое хозяйство вообще по стене размажу! Усек?

— Это ты меня так? Вора в законе?..

— А вот проведу сейчас своим болтом по слюням твоим — и ты уже не вор. Хочешь?

— Не-е…

— Вот это правильно, а то я брезгливый! Так что, будем разговаривать?

И Цепень рассказал все, потому что боль в промежности начала потихоньку затихать, но Робинзон далеко, а садист этот рядом, к тому же неизвестно еще, чей верх будет завтра, а сегодня, сейчас еще одного такого удара изношенное сердце старого лагерника не выдержит.

Когда Цепень выговорился, Марк оглушил и его, быстро обыскал обоих, чтобы найти ключи от машины. Из-за одной из дверей, казалось бы, смиренно спящего дома какая-то неравнодушная пожилая женщина крикнула фальцетом:

— Щас милицию вызову!..

— Обязательно! — крикнул в ответ Марк. — Только подождите, когда я уйду!

К его рациональному предложению, наверное, прислушались, потому что никто больше ничего в его адрес не кричал.

5

Забрав ключи, пистолет и газовый баллончик, Марк спустился в квартиру.

Ольга сидела на кухне, съежившись и сжимая в руке топорик для разделки мяса.

— Все нормально, принцесса, поехали домой.

— Хорошо, — послушно, как пай-девочка, кивнула та.

Марк не забывал о своей роли, прикинулся плохо знающим Москву. Поэтому, хотя Копытов жил по столичным меркам почти рядом, Марк лишних полчаса покрутился вокруг искомого двора, демонстрируя махровый провинциализм. Это удалось ему настолько хорошо, что в конце концов Ольга развеселилась, пытаясь объяснить ему, куда надо ехать и как.

Когда наконец приехали, Марк спросил, не выпуская руля из рук:

— Проводить тебя или гуд бай?

— Проводи, пожалуйста.

— Как бы твой папаша не перепутал меня с кем-нибудь, а то ввалит…

— Ой, так я и поверила, что ты испугался!

— О тебе беспокоюсь!..

Марку хотелось бы познакомиться еще с одним авторитетом — вот это уж точно полезное знакомство, но, подумав, решил, что девчонка сама расскажет все папочке. У нее не будет возможности выкрутиться, ведь Федор Копытов держит дочь в строгости, он обязательно поинтересуется, что так поздно пришла да отчего на шее тонкая красная полоса. Она все расскажет, а Марку, он же Геннадий Бобров, такая скромность зачтется.

Он довел Ольгу до массивной двойной двери и распрощался, не забыв, однако, поцеловать ее в припухшие от слез губы.

Затем он поехал назад, на Полярную, притормозил возле таксофона, оглядевшись по сторонам, набрал номер следователя Турецкого.

— Марк, это вы?!

— А вы хотели, чтобы вам Месхиев позвонил? — весело спросил Майер.

— Только в том случае, если бы он звонил по вашей просьбе! Как вы? Опасности нет?

— Очевидной пока нет, Александр Борисович, но Робинзону я, кажется, не понравился…

— Он заподозрил?

— Нет, дело не в этом. Он ищет способ расправиться с Месхиевым и, вероятно, на съезде что-то выкинет.

— Тогда немедленно возвращайтесь, Марк! Немедленно!..

— Не волнуйтесь, гражданин следователь, еще не горячо!

— Судя по тому, что докладывает о вас наружка, вы, Марк, ведете себя крайне беспечно! Какие-то девицы!..

— Как же без девиц, Александр Борисович?! А кто прикроет в случае чего? Завтра в первой половине дня я постараюсь передать вам, где будут происходить грустные поминки, постепенно переходящие в веселый и азартный сходняк!

Марк простился, повесил трубку, вернулся в автомобиль «вольво» цвета беж и поехал на квартиру, где, вероятно, Лисовский с Месхиевым уже места себе не находят, подозревают все что угодно, даже то, что есть на самом деле. Надо быстрее развеять сомнения Алика и ввергнуть в унылую задумчивость Александра Андреевича Лисовского. Уж он-то был бы рад, исчезни неизвестный навязанный ему мент совсем без следа.